на пять-десять другого — уже недурной размен, особенно если учесть нанесённые мной потери элитным армейским подразделениям.
Но тут надо мной, зависшим в воздухе и направляющим свой Семицветный Шторм на обоих противников, образовалось облако чернильного мрака. Я, вернее то, что от меня осталось — правая рука, корпус и голова — похолодел. Ибо это было Сверхчарами…
Генрих Гамбургский, второй по силе из Великих Германского Рейха, собственной персоной. И его сильнейшее заклятие, пик его Сверхчар — Явление Мрака! Я тут же ощутил колоссальное давление гравитации, предшествующее падению с небес луча антиматерии — это были воистину могучие чары. И на то, что бы дать им хоть какой-то отпор, у меня уже сил не хватало.
Чёрный, чернее мрака в самую безлунную ночь, луч рухнул сверху вниз, вбивая меня на десятки метров в глубь земли. Мой Семицветный Шторм, спешно свёрнутый в некое подобие защитного кокона, стремительно разрушался под напором аж трёх Сверхчар, и я ничего не мог поделать.
— С-суки-и-и-и-и-и!!! — взревел я, чувствуя, что жить осталось считанные мгновения, но тут…
Я разом, внезапно ощутил присутствие целых шести Великих. И все до единой ауры были мне знакомы — от Императора до моего ученика, что ещё несколько дней должен был быть занят своим прорывом. Так вот оно что! Логично, конечно, но…
Но очень обидно, скажу я вам. Особенно учитывая, что я был личным наставником нынешнего Императора… Меня использовали как банальную приманку!
От атаки аж шестерых Великих содрогнулось даже само мироздание. Реальность дрогнула и поплыла, а я ощутил, как напор на меня резко прекратился — тройка втянутых в бой Великих из рядов Рейха отчаянно пыталась спасти свои жизни, но не могли. Когда шестеро свежих Великих Магов, двое из которых значительно превосходят вас в силе, удрать возможностей немного. А если ещё и учесть, что вы развернули на полную мощь свои Сверхчары, то шансов на успешный побег ещё меньше. Ультимативная магия она такая, отнимает много сил, времени и концентрации…
Я тяжело хрипел, выползая из глубокой ямы. Там, снаружи, шёл отчаянный бой, в котором мне уже не было места — силы уже окончательно оставляли меня. Ну хоть выжил, каким-то чудом… Возможно, лет за пятьдесят и восстановиться сумею.
К моменту, когда я, сотворив себе на основе воздуха небольшую платформу, выплыл наружу, сражение Великих оказалось где-то далеко. Немцы пытались удрать, армия и остатки воздушного флота пытались прийти им на помощь — но было поздно, ибо на сотни километров в обе стороны шла в атаку Русская Армия.
А прямо передо мной стоял Петр Четвёртый, Великий Маг и Император Российской Империи собственной персоной. И мой ученик оп совместительству.
— Здравствуй, учитель, — поприветствовал он меня, глядя на меня с некой жалостью, брезгливостью и каким-то подобием уважения.
— Привет… Петя… — с трудом бросил я.
Мы помолчали. То, что произошедшее — план Императора, сейчас становилось ясно с беспощадной очевидностью.
— Почему? — спросил я.
Петр четвёртый, высокий, стройный молодой человек лет тридцати на вид, с длинными, аккуратно подстриженными усами, бородкой и бакенбардами, облаченный в гвардейский мундир полковника, задумчиво пожевал губами. Признаться, я думал он в очередной раз соврёт — как делал это всегда, когда совершал что-то неприглядное.
— Потому, что ты дурак, наставник, — со вздохом ответил он. — Потому что ты единственный из великих, кто не создал свою фракцию в империи. Кто не обладал личной армией, кто не поддерживал никого, кто демонстративно показывал свою близость с простым народом… Единственный, кто вызывал в моих подданных ощущение, что ты можешь стать более милосердным и добрым правителем, чем я — ибо ты живёшь просто и не заинтересован в большой политике внутри Империи.
— И всё? — хмыкнул я. — То есть то, что я не гонюсь целовать твой зад в поисках милостей и есть основная причина того, что ты обрёк меня на смерть? Я ведь лично учил тебя после смерти твоего отца. Лишь я один в своё время стоял между тобой и сменой династии — ещё когда ты был ребёнком. И вот так ты мне отплатил?
Повисло тяжелое, мрачное молчание. Император, властелин жизни и смерти сотен миллионов подданых на территории самого крупного государства во всей Ойкумене, молчал, опустив взгляд. Молчал долго, целых десять секунд — но затем ответил.
— Учитель, ты десятилетия, что ты тут бездействовал, Империя менялась, — поднял он наконец голову. — Вот скажите, что вы думаете о происходящем?
— Что ты мелкий, подлый и бесчестный трус, который отвёл войска, обрекая десятки миллионов своих подданых на смерть, — честно ответил я, глядя ему в глаза снизу вверх. — Ты считаешь, что создал себе стратегическое преимущество, пожертвовав одним старым хрычем и двадцатью с лишним миллионами жизней мирных жителей, верно?
— Верно. А вы считаете, что я бездушное чудовище, которое не выполнило свой долг как правителя Империи. Верно?
— Да.
— Так вот что я вам скажу — сидящий у черта на куличках Великий Маг вашей силы, что не имел поддержки среди знати, сам обрекал себя на то, что бы стать идеальной приманкой. Благодаря вашей жертве ход войны на нашем фронте оказался переломлен, враг, попавший в эту ловушку, понёс невосполнимые потери, и теперь Империя извлечёт из этого титаническую выгоду. Таковы законы политики — в ней всегда чем-то жертвуют. Это был выгодный и хороший гамбит — два десятка миллионов человек и один истинно сильный маг в размен на то, что мы теперь сумеем захватить половину восточной Европы минимум. Разве вы так не считаете?
— Я считаю, что в твоем поступке нет чести, — ответил я. — Пожертвуй ты мной одним — ладно… Но мирные жители? Твой долг, как правителя, и долг твоей знати — оберегать их от врагов, а не приносить в жертву своим амбициям. Тебе нет прощения в моих глазах…
— Сам бог благословил меня и мою династию…
— Я плюю на тебя, — перебил его я, медленно, из последних сил выдавливая из себя слова. — На твоё, якобы божье, благословение, на то, что ты считаешь своей миссией, и на твой род. Ты умрёшь мучительной смертью, а Род твой пресечется на тебе — ибо недостоин правитель, что жертвует миллионами подданых ради своих амбиций, своего престола. Проклинаю тебя… А теперь делай, что задумал, бесхребетный ты трус.
— Прощай, мой твердолобый наставник, — грустно улыбнулся Пётр Четвёртый, вскидывая руку. —
