— Да.
Почему-то ему ей было легко ответить.
Он кивнул:
— Я так и думал. У вас именно такое лицо.
Она вдруг повернулась и без всякой связи спросила:
— Я рассказывала вам про Миранду?
— По-моему, нет.
— Это моя подруга. Она вышла замуж за моего брата.
— Вы как раз писали ей письмо, когда я пришел к вам сегодня днем.
Оливия кивнула.
— В детстве она была гадким утенком. Худая, с очень длинными ногами. Правда, я никогда не обращала на это внимания. Она просто была моей подругой — самой лучшей, самой дорогой и красивой. Мы вместе делали уроки. Мы вообще все делали вместе.
Она взглянула на него, пытаясь понять, интересно ли ему все это слушать. Некоторые мужчины сейчас уже убежали бы. Боже правый, зачем выслушивать женщину, которая несет какую-то чепуху о детской дружбе?
А он просто кивнул, и она знала, что он ее понимает.
— Когда мне было одиннадцать лет — как раз был день моего рождения, — на праздник пришли все местные дети. Полагаю, что многие дети мечтали о том, чтобы их пригласили. Но была одна девочка — я уже не помню ее имени, — которая сказала Миранде что-то неприятное. Мне кажется, что до этого дня Миранде никогда даже в голову не приходило, что она некрасивая. И мне тоже.
— Дети могут быть недобрыми, — пробормотал Гарри.
— Так же, как и взрослые. Во всяком случае, в моей памяти этот случай остался навсегда.
Они оба замолчали на несколько минут, а потом он сказал:
— Вы не закончили свой рассказ.
— Что вы имеете в виду? — не поняла она.
— Вы не закончили рассказывать о Миранде. Что вы сделали?
Она все еще непонимающе смотрела на него.
— Я не могу поверить, что вы ничего не сделали. Даже в одиннадцать лет.
Улыбка начала расплываться на Лице Оливии, становясь все шире и шире. Она чувствовала ее не только на щеках и губах, но и в своем сердце.
— Я как следует поговорила с этой девочкой.
— Больше ее не приглашали на ваш день рождения?
Она все еще улыбалась.
— Больше никогда.
— Могу поспорить, что такие, как она, вашего имени не забыли.
— Да уж, конечно.
— А ваша подруга, как говорится в пословице, смеялась последней — вышла замуж за будущего графа Радленда. В ваших краях был кто-либо более завидным женихом?
— Нет, не был.
— Иногда, — в задумчивости сказал он, — мы все же получаем то, что заслуживаем.
Оливия сидела рядом с ним, примолкнувшая и счастливая. А потом вдруг сказала:
— Я преданная и любящая тетя.
— У вашего брата и Миранды есть дети?
— Дочь Кэролайн. Она мое самое любимое существо на свете. Почему вы улыбаетесь?
— Мне нравится тон вашего голоса.
— А что с ним?
— Не знаю. — Он покачал головой. — Он такой… такой… Не знаю. Будто вы ждете, что сейчас подадут десерт.
Она рассмеялась:
— Мне придется научиться делить свою любовь пополам. Они ждут второго ребенка.
— Примите мои поздравления.
— Мне казалось, что я не люблю детей, но свою племянницу я обожаю.
Она снова помолчала, думая о том, как это приятно — быть рядом с человеком, с которым нет надобности искусственно поддерживать беседу, Но поскольку она никогда не умела долго молчать, она сказала:
— Вам следует навестить вашу сестру в Корнуолле и познакомиться со своими племянниками и племянницей.
— Согласен.
— Семья очень важна.
Прежде чем ответить, он молчал дольше, чем она ожидала.
— И с этим я согласен.
Но это прозвучало как-то неискренне. А может, ей показалось. Будет большим разочарованием, если он окажется человеком, для которого семья мало значит.
Но об этом ей думать не хотелось. Особенно сейчас. Если у него есть недостатки, или тайны, или что-то такое, о чем в данный момент ей не следовало знать, она и не хотела об этом знать.
Не сегодня.
Определенно не сегодня.
Глава 9Они не могли оставаться в алькове весь вечер, и Оливия с большим сожалением встала, выпрямилась и, обернувшись к Гарри, сказала:
— Итак, мой друг, бросаемся в пролом.
Он тоже встал и внимательно посмотрел на нее:
— Вы говорили, что не любите читать.
— Не люблю, но это же фраза из «Генриха Пятого», исторической пьесы Шекспира, и мне при всем желании не удалось как-то ее обойти. — Почти с содроганием она вспомнила свою четвертую по счету гувернантку, ту, что полагала совершенно необходимым для юной девушки знать всех Генрихов. И почему-то в обратном порядке. — Поверьте мне, я пыталась.
— У меня создалось впечатление, что вы не были прилежной ученицей. Я прав?
— Я просто хотела, чтобы на моем фоне Миранда выглядела как можно лучше.
Не то чтобы Оливии не нравилось учиться, просто она возражала против того, что ее заставляли учить то, что ей не хотелось учить. Миранда, которую нельзя было оторвать от книг, напротив, была счастлива впитывать любые новые знания, которыми делилась с ней очередная гувернантка. Самым счастливым для Оливии было время, когда прежняя гувернантка уже покинула их, а новая еще не приступила к своим обязанностям. Тогда они с Мирандой были предоставлены самим себе. Вместо того чтобы заниматься зубрежкой, они играли в разные игры. Оливия никогда так хорошо не усваивала математику, как в тот период, когда не было никого, кто бы ее этому учил.
— Я начинаю думать, что ваша Миранда, должно быть, святая, — сказал Гарри.
— О, у нее бывают минуты взлета, — шутливо ответила Оливия. — Вряд ли есть люди, столь же упрямые, как она.
— Более, чем вы?
— Гораздо. — Она взглянула на него с удивлением. Разве она упряма? Импульсивна — это да, и частенько — безрассудна, но не упряма. Она всегда чувствовала, когда надо уступить. Или вообще отказаться.
Пока он оглядывал толпу, она наблюдала за ним. Каким он оказался интересным человеком! Кто бы мог подумать, что он обладает таким тонким чувством юмора? И что он такой обезоруживающе проницательный? Беседовать с ним было то же самое, что разговаривать с другом, которого она знала всю свою жизнь. Удивительно. Разве можно иметь в качестве друга джентльмена?
Она не могла себе представить, что может признаться даже Мэри, Энн или Филомене, что считает себя хорошенькой. Это было бы верхом самомнения.
