случаях сыпал язвительными замечаниями, любимчик Царсины был умен и знал, когда следует придержать язык.
— Рядом с виноделами. У его шатра алый полог.
Эрфиан кивнул.
— Он отправился к границам владений Жрецов, — продолжил Белу. — Вернется, в лучшем случае, следующей луной. Жрица часто отправляет его в те места, там неспокойно, а головы у воинов Бустана горячие. Такие нагоняют на вампиров больше всего страха. Кстати, ты слышал о том, что случилось с сыном хранителя знаний? Как его… Нан?
Первый советник принял заинтересованный вид.
— Об этом мне ничего не известно.
— Бедняга утонул в озере. Набрался вина, но его друзья в один голос утверждают, что он был трезв. Вряд ли в этой деревне найдется эльф, способный перепить Деона, юноша быстро это понял и отказался от затеи.
— Это печально. Кто бы мог подумать? Я слышал, он был отличным пловцом.
— Твоя правда, — согласился Белу.
— В таком возрасте эльфы делают глупости. Хороший урок для его приятелей. Жизнь в деревне неспокойна. Ночью можно натолкнуться в лесу на голодного вампира. И от глубоких озер следует держаться подальше, особенно если ты погулял на пиру. Как поживает твоя жена? Вчера она отказывалась от еды.
— Слава богам, она перекусила.
— Позови меня или Онелию, если вам понадобится помощь.
— Спасибо за заботу, первый советник.
Глава третья. Онелия
1570 год до нашей эры
Земли янтарных Жрецов
— Ты будешь есть мясо, дитя?
— Да, спасибо… немного.
— Немного мяса для гостьи из деревни янтарных Жрецов.
Такхат улыбнулась и жестом отослала одного из слуг. Онелия расположилась на подушках напротив хозяйки. Они скрывались от полуденного солнца в покоях главной жрицы. В воздухе плыл сладковатый запах благовоний, а от небольшого фонтана, расположенного в центре комнаты, веяло прохладой. Девушка не чувствовала себя своей в этих стенах, но здесь было уютно и тихо. На широких ступенях за распахнутыми дверями дремали дети Такхат, утомленные дневной жарой. Поспать жрецы богини сладострастия любили, это Онелия знала. Она часто наведывалась в храм и успела изучить их повадки.
Юноши и девушки предпочитали коротать время за изготовлением благовоний и вин, иногда шили одежду, делали украшения и ткани и использовали каждую свободную минуту для того, чтобы устроиться в тенистом уголке храма и отдохнуть. К вечеру они оживали и начинали готовиться к очередному ритуалу восхваления своей покровительницы. Ритуал был шумным и бурным и заканчивался на рассвете. Эрфиан рассказывал девушке, что существуют и другие ритуалы, более интимные, предназначенные для узкого круга жрецов, но в то, что первый советник когда-то вел такую жизнь, верилось с трудом.
— Я рада, что ты согласилась разделить со мной трапезу, дитя, — заговорила Такхат. — Гости к нам заглядывают часто, но не ради обеда.
— Перекусить за одним столом с тобой, госпожа — большая честь, — вежливо ответила Онелия.
— Тебе здесь нравится?
Девушка в очередной раз оглядела покои.
— Тут спокойно, — ответила она.
Жрица рассмеялась.
— Только в светлое время суток. Боюсь, тебе бы не понравилось то, что творится на этих землях после заката. Хотя твой господин получал от этого удовольствие.
Получает и сегодня, пусть и не при всех, хотела сказать Онелия, но сдержалась. Она подумала про Лиэну и поджала губы, скрывая горькую усмешку. После того, как эта женщина появилась в шатре, Эрфиан словно сошел с ума: молчал больше прежнего, прерывал беседу на полуслове и мог разозлиться по самому ничтожному поводу. Видеться с женой первого воина Бустана девушке не хотелось, одевать красавицу — тем более, и во время ее визитов она делала вид, что спит. Онелия лежала в предутренней темноте, слушала разговоры первого советника с Лиэной и не знала, что расстраивает ее больше — смысл слов или осознание того, кто и для кого их произносит. Ей хотелось одновременно и плакать, и кричать, и ругаться так, что даже воины заткнули бы уши. Какими цепями эта женщина приковала его к себе, и как она умудрилась сделать это за столь короткий срок?..
Слуга принес мясо, и Онелия принялась за еду. К блюду подали клюкву и легкое охлажденное вино, которое не туманило голову. Девушка решила, что может позволить себе один кубок. В деревню она возвращается с воинами и не заплутает.
— Твое здоровье, дитя, — сказала Такхат. — Пусть твое сердце всегда будет открытым, и ты будешь слышать Ее зов.
— Благодарю, госпожа, — вздохнула Онелия. Есть уже не хотелось.
— Ты бледна, — заметила жрица. Девушка опустила голову. На мгновение она забыла, что эти существа улавливают чувства других так же тонко, как вампиры — эмоциональные запахи. — Расскажи о том, что печалит тебя.
— У госпожи много забот. Не думаю, что у меня есть право нарушать ее покой, расстраивая печальными историями… уверена, она слышит таковые каждый день. В храм приходит столько просителей.
Такхат отставила кубок.
— На свете нет ни чужого счастья, ни чужой боли, дитя — наше сердце способно радоваться и болеть за других, если мы прислушиваемся к Ней и не боимся держать глаза открытыми. Ты влюблена в молодого воина, охотника или винодела?
Онелия помотала головой. Жрица подперла щеку ладонью и вгляделась в ее лицо.
— Ты влюблена в одного из первых воинов, который успел обзавестись семьей?
— Нет. Уж лучше бы я полюбила одного из первых богов!..
Такхат взяла с блюда гроздь винограда.
— Ты отдала свое сердце тому, кто носит имя одного из них. И он — не янтарный Жрец.
Щеки Онелии пылали. Она бы отдала все за то, чтобы получить возможность встать и уйти, не обидев хозяйку.
— Я знаю его, — продолжила жрица. — Когда-то этот юноша делал для нашего храма такие благовония, которых не купить ни на лучшем базарном дне в Фелоте, ни у странствующих торговцев. Не буду лукавить, дитя. Орешек тебе попался крепкий. Но помочь я не смогу.
— Ах! Отчего же? Ты знаешь все Ее тайны! — Онелия смутилась. Сейчас она, чего доброго, будет выпрашивать у Такхат любовное зелье, как дурочка-служанка, вздыхающая по красивому воину. — Неужели…
Жрица подняла руку, заставляя собеседницу замолчать.
— Можно научить слепого видеть.
