— Вот глупый!
— Он не глупый, просто так надо.
— Давай я тебе покажу, где растет крыжовник. Он такой вкусный.
Тимур повел ее за собой. Он нарвал ягод и протянул их Лавровой. Они лежали на его грязной ладошке, и Лавровой вдруг захотелось ее поцеловать.
— Хоть одну ягодку дайте! — жалобно попросил ее муж.
Лаврова обратилась к Тимуру, словно он был главный, и предложила:
— Давай дадим, а то он умрет от разрыва сердца.
Тимур неохотно согласился.
Муж лежал на травке, Лаврова одну ягодку клала себе в рот, другую — в его.
— Как хорошо! — сказал муж. — Давай так и проживем здесь остаток жизни.
Потом Лаврова случайно услышала разговор мужа с матерью.
— Плохо, что ты на ней женился. Ты не будешь с ней счастлив, — говорила она.
— Почему? Она тебе не понравилась?
— Понравилась, не понравилась, — проворчала мать. — Она фантазерка. Мог бы найти себе и посолиднее.
— Мог бы, но нашел эту. — Он обнял мать.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — вздохнула та. Ей было жаль сына.
Когда стемнело, дети развели костер. Языки пламени поднимались к самому небу. Все ели печеную картошку. Муж очистил одну картофелину и дал Лавровой. Она откусила кусочек, картошка была необычайно вкусная, как в детстве.
Ночью муж вдохнул запах ее волос и произнес:
— Твои волосы пахнут степным пожаром.
Лаврова улыбнулась, и он сказал:
— У тебя страшная улыбка.
Она его поняла и попросила:
— А ты не бойся!
На заре они пошли на море. Лаврова лежала на песке. Солнечная дорожка на море напоминала взлетную полосу. Лаврова заложила руки за голову и стала смотреть в небо. У него был цвет глаз ее мужа. Даже зрачки такие же, как два солнышка.
— Что ты там увидела? — спросил муж.
— Там летают птицы.
— Какие?
— С золотыми перьями и сапфировыми глазами. Они живут на солнце.
— Моя жена фантазерка, — улыбнулся ей муж.
При прощании его мать поцеловала Лаврову. Сына она перекрестила.
Лаврова вышла замуж на пятом курсе института, а развелась с мужем после смерти его матери. После похорон муж сказал: «На свете больше никого не осталось, кто бы меня любил».
Лаврова была виновна в том, что возненавидела самого дорогого ей человека за то, что убила их ребенка и лишила их общего будущего. Ей нужно было освободить его от себя. И она его отпустила.
* * *
Лаврова сидела на камне, опустив ноги в прозрачную воду горной речки. Камень был горячим от солнца, вода ледяная. Лаврова обливалась потом, а ее ноги стыли от холода. Струящаяся вода размывала очертания ступней и камней, лежащих на дне. Вода меняла объем, делая его больше. Вода изменяла цвет, делая кожу белее, а серые пыльные камни, попадая в реку, приобретали оттенок слоновой кости или красного гранита в черных ожогах шрапнели.
— Этот черный с белой полоской посередине, — сказал Никита — Он похож на субмарину с белой ватерлинией.
Никита держал камень под водой, вода закручивалась кольцами возле пальцев мальчика и текла дальше, увлекая за собой запах разогретого тела, грязь и ржавчину забытой и брошенной на берегу черной субмарины. Лаврова поставила замерзшие ступни на горячий камень.
— Как хорошо, — мечтательно сказала она. — Было бы так всегда.
Никита перевернулся на спину и положил субмарину на грудь. Она медленно высыхала, становясь черным камнем с белой полоской.
— Смотри. Солнце в тумане.
Лаврова подняла голову. Высоко в небе светило бледно-голубое солнце с растекающимся неоновым обручем протуберанцев. Это было холодное солнце чужой, бездушной планеты. Ветер отогнал легкое облако, и солнце лишилось прозрачной вуали, снова став горячим сердцем живой плоти земли.
— Почти как на картинах японских художников, исповедующих философию югэн.
— Что такое югэн?
— Самое великое делание. Это предчувствие, написанное кистью. Или, другими словами, изображение не выразимого словами ощущения жизни, вызывающее радость, тревогу или печаль. Например, отражение луны в воде, умирающие осенние листья или туманный свет фонарей ночной улицы. Это живопись, влияющая на настроение человека и помогающая через чувства понять смысл жизни. Такое искусство доступно не многим. Его могут создать и прочесть только те, кто слышит и видит по-другому. Понял?
— Не знаю.
— Когда осенью деревья теряют листья, они перестают дышать и умирают. Тогда нападает грусть и тоска. Оттого, что лето закончилось и начинается сырая промозглая осень с хмурым небом и нудным дождем, а затем наступит холодная, бесконечная зима Мы все это чувствуем потому, что талантливый художник сумел рассказать несколькими мазками красок, как осенний ветер равнодушно сметает листья — обрывки легких, медленно умирающих деревьев. Это и есть югэн. Понял?
— Наверное, — вздохнул ребенок.
— Вообще, живопись — это самая большая тайна в тайне.
— Да?! — глаза Никиты загорелись.
Лавровой нравилось, что он, как все дети, легко меняет настроение, через мгновение забывая, что ему было грустно. Она этому немного завидовала.
— Представь, ты смотришь на картину и чувствуешь тайну. К примеру, художник Модильяни почти всегда писал людей на фоне закрытой двери. Почему она закрыта? Кто это сделал, сам художник или его модель? Что им так хотелось скрыть? В портретах Модильяни есть недосказанность, неразгаданная тайна. Теперь ее уже никогда не узнать. Модильяни рано умер и унес загадку с собой.
— Что за этой дверью? — спросил очарованный странник. — Как думаешь?
— Может быть, прошлое и будущее этих людей или самого художника.
— Здорово знать свое будущее!
— Не всегда.
— Почему? — удивился Никита.
— Жить тогда будет или скучно, или страшно.
* * *
Вечер окутал город мглистыми сумерками и залил дождем голые стволы домов, заблестел тусклыми каплями окон. Дождь потек артериями мощенных красной плиткой тротуаров и черными асфальтовыми венами дорог среди улиц и переулков. Перечеркнул светящийся ореол вывесок и витрин, разлетелся ртутными брызгами луж из-под колес автомобилей, ощетинился иглами фонарей и фар.
Под навесом на скамейке автобусной остановки сидел мужчина средних лет в помятом светлом пиджаке. Лаврова примостилась на другом конце скамейки.
