Едва она закрыла глаза, как услышала скрип – дверь гаража.
Венди поспешила к окну – в такое время приезжать некому, разве что-то случилось. Она успела увидеть, как в гараже исчезает задний бампер машины мужа. Венди взглянула в зеркало, разгладила мешки под глазами, помассировала кожу на щеках. Спустилась в кухню – за столом сидел Эллиот.
– Привет, – сказала она.
– Где все? – спросил он.
– Мальчишки спят. – Если он готов слушать, она может и подробнее.
– Ладно. – Эллиот, похоже, вспотел.
Сентябрь, по сути, все еще лето, поторчи под солнцем десять минут, сразу заблестишь.
Венди выжидательно скрестила руки на груди – сейчас муж объяснит, почему он сидит за кухонным столом, а не в своем кабинете на работе. Однако он наклонился вперед и положил голову на деревянную крышку стола.
– Ты заболел?
Венди покосилась на часы, в их распоряжении минут пятьдесят, если не меньше. Неужели он не понимает, что вся ее жизнь расписана, отсчитывает минутки, как счетчик на парковке?
– Не совсем. – Эллиот выпрямился, сделал гримасу, будто сейчас ему понадобится пластиковый пакет. – Есть хорошие новости.
– Я уж подумала невесть что, – сказала Венди. Она повернула голову набок. – Что за хорошие новости?
Он показал на папки в глянцевых обложках, лежавшие тут же.
– Мне сделали предложение. Настоящее.
Брови Венди взлетели ко лбу.
Примерно год назад Эллиот купил участок в районе развязки. В Клэпхэме тайное быстро становится явным, скрыть что-то в мире недвижимости очень трудно, хотя все-таки возможно. Венди поражало, что Эллиоту удается скрывать покупку от своей матери. Ведь Астрид убеждена: она лучше всех знает, кому что надо делать – Эллиоту, близнецам, всему городу.
Идея заключалась в следующем: вытащить Клэпхэм в двадцать первый век. Построить в городе новый якорь. Центр притяжения. Эллиот составил большой список того, что нужно городу: крутой бутик-отель, бар без неоновой рекламы пива, а не какую-нибудь забегаловку, кинотеатр, где можно пообедать, не отрываясь от экрана. У Эллиота был миллион идей, и он хотел реализовать их все. Он любил свой город, но еще больше – каким этот город может стать. Отец бы за него порадовался: важно оставить в жизни след.
– Кто? – спросила Венди.
Несколько месяцев Эллиот обхаживал потенциальных заказчиков. Это оказалось сложнее, чем он предполагал, – превратить свою мечту в Клэпхэм будущего. В зависимости от собеседника он толкал разные рекламные лозунги: Клэпхэм – жемчужина штата Нью-Йорк, Гудзонова долина – мекка для туристов. В прошлом году он получил предложения от шести разных бизнесов: запчасти для тракторов, вегетарианская пекарня, магазин, где продают игрушечные поезда для взрослых, парикмахерская для домашних животных, мексиканский ресторан. Кто-то подсовывал свои предложения под дверь его компании, кто-то слал по указанному адресу – дом родителей Венди – солидные пачки бумаг. Эллиот знал и парня по запчастям для тракторов, и парикмахера для зверюшек, они говорили с ним у стойки в «Спиро», не подозревая, что землю под будущее строительство купил именно он.
– «Бар красоты».
– Что за чушь!
– Почему? Места вон сколько, сюда будут ездить женщины за сто километров! – Эллиот по-прежнему выглядел, будто его тошнит.
– Ага, еще одна здоровенная стекляшка, и прямо через дорогу от салона подружки твоей мамы. Ты разве не об этом думаешь? – Венди протянула руку к черной папке – на обложке выгравирован логотип «БК», она провела по нему пальцами. – Выглядит солидно.
– Мне кажется, дело стоящее. Надо показать юристу, но Дебра, с которой я разговаривал, считает, что дело стоящее. Хотят отдать заказ мне, взять здание в аренду на десять лет, а платить готовы столько, сколько никто на Мейн-стрит не предлагает. Как минимум вдвое больше. Хватит на покупку новых зданий, построим у бензоколонки торговый центр. – Эллиот мечтал превратить долину в коридор Стрика-строителя, чтобы его дома и бизнесы тянулись от Нью-Йорка до Олбени.
Свеврху донесся вой, потом что-то грохнулось. Близнецам полагалось спать как минимум еще сорок пять минут.
– Кстати, я юрист, – заметила Венди.
– Надо с этим разобраться, – сказал Эллиот. Он глубоко втянул в себя воздух.
– Давай, почитаю. И почему ты скрываешь это от мамы? Конечно, решать тебе, но не хочется влезать во что-то, о чем потом будешь жалеть.
– Да на кой черт мне спрашивать маму? Ты что, Венди! – Щеки Эллиота пошли пятнами, ноздри раздулись. – Решать мне, понимаешь?
– Решай на здоровье. – Венди успокоительно подняла руки.
– Мне решать! – повторил Эллиот, будто с первого раза она могла неправильно его понять.
Над головой Венди услышала топот одной, а потом и второй пары ног, эдакое маленькое стадо. Как день сложится дальше, понятно: Эллиот запрется в кабинете, начнет куда-то звонить, может, погоняет во дворе мячики клюшкой для гольфа, в беспроводных наушниках, а она будет мыкаться с Айданом и Захари, пока они под вечер не угомонятся, а папочка заглянет поцеловать деток на ночь. Захоти он жить где-то еще, едва ли они это заметят.
Один из мальчишек, кажется, Айдан, испустил мощный вопль.
– Посмотришь, что у них там такое? – спросил ее Эллиот.
– Сам посмотри, – заявила Венди и порадовалась собственному ответу. – Дай мне это предложение, хочу поглядеть, что там такое. Пойду почитаю.
– Ты что, Вен, с дуба упала? У меня рабочий день. – Он продолжал сидеть, как нетерпеливый клиент в ресторане.
Венди взяла со стола ключи.
– Я тебе делаю одолжение, можешь сказать спасибо.
У Эллиота отвисла челюсть – что еще за наезд? Вид у него был такой глупый, что Венди рассмеялась.
– Могу предположить, что Айдану захотелось на горшок. Вот и проверь горшок, когда поднимешься к ним, иначе целый час будешь смывать какашки со стен и пола, а детки будут скакать на тебе верхом. Скоро вернусь, тогда выручу тебя. К вечеру буду точно.
Эллиот фыркнул. Венди поняла, что он просто боится собственных детей.
– Справишься, – бросила она и вышла за дверь.
Глава 18
За семейным столом
Астрид верила в важность хорошего обеда. Когда их с Расселлом было всего двое, процедура напоминала детскую игру: матерчатые салфетки, подсвечники. Потом появился младенец Эллиот, мрачное и хилое существо, словно отданное на постриг в монахи, его вполне устраивала горбушка хлеба, которую он грыз минут пятнадцать. Следующее прибавление – Портер, эта истошно вопила и могла швырнуть горсть гороха, но ела все, что попадалось под руку, даже скользких устриц. Дальше семью пополнил Ники, ему нравилось прижимать к себе мягкую пищу, и после каждой еды его приходилось мыть, Астрид смывала с него сгустки морковного пюре, орехового масла, кукурузу со сливками – всего, что клали ему на тарелку. Это были лучшие годы, когда дети росли, с их большой разницей в возрасте (один учил таблицу умножения, другая возилась с ушками для шнурков на обуви, третий делал по ковру первые шаги), и Астрид с Расселлом хотя бы пять минут в день наслаждались подлинным чудом, не важно, какими хаотичными и утомительными были остальные тысяча четыреста тридцать пять минут. Потом Эллиот уехал учиться в колледж, а Портер и Ники еще не вышли из подросткового возраста, тут-то катание на американских горках и обернулось темным тоннелем, и не успела Астрид из него вынырнуть, как Расселл отдал богу душу, и оказалось, что конца тоннелю нет. Перед этим Астрид надеялась, что тоннель кончится – и они с мужем полетят в другие страны, будут стоять поближе к гиду, который машет цветным флажком, арендуют экскурсионное судно, да мало ли. Теперь, чисто умозрительно, можно сказать: это была бы прекрасная и волнующая глава в их жизнях.
