Сколько лет Мы разные части двух планет? Monmart- Рисуй — Я ждала тебя, — тихо прошептала Соня, уткнувшись носом в мое плечо.
И почему не сделал этого раньше? Почему так долго оттягивал очевидное? Ведь без нее мир сер и угрюм.
— Я хочу показать тебе одно место, поедешь со мной?
Соня крепче сжала меня в объятиях, но я готов был пасть от ее рук.
— Это да?
Голубка отпрянула резко.
— Только мне нужно позвонить, — заявила с распахнутыми глазами, а после шагнула в сторону с телефоном.
Я не слышал разговор, специально отошел дальше, чтобы не поддаться искушению. Не нравилось мне, с какой нескрываемой радостью она что-то быстро плела собеседнику. А я был уверен, как твердь, что это мужчина. У любой девушки меняются интонации и мелодика, даже выражение лица, когда она говорит с представителем мужского пола.
Какого хрена я так напрягся? Аж стебли цветов затрещали в руках.
Соня вернулась с загадочной улыбкой, как у Моны Лизы, остановилась и протянула ладошки.
— Букет мне? — спросила со смешинкой в глазах.
Я наконец опомнился.
— Конечно.
Отдал ей.
— Теперь можем ехать, я вся твоя на сегодня.
От «вся твоя» соловьи заливались на душе счастливой трелью, а от короткого «на сегодня» мерк свет. Я сам не успел осознать, когда всей этой привычной неопределенности стало для меня так немыслимо мало — сейчас или в том ветхом домике в Норвегии.
— Ты от меня мужчину скрываешь? — не сдержал язык без костей и застыл в страхе, что все испортил.
Брови голубки взлетели вверх, она с обнаженным любопытством наклонила голову, заглядывая глубже, в самое сердце.
— Ага, — сказала и прикусила губу.
Зараза.
— Ему шестьдесят, у него такие же глаза. А еще он сохнет по мне с самого рождения.
Ее смех звучал усладой для ушей. Невозможная!
— Отцу звонила. Обещала навестить родителей сегодня, но планы, как видишь, изменились. Ревнуешь?
— Да, — ответил честно, потому что Соне придется столкнуться с моей горячностью еще не раз.
Она пожала плечами и стиснула цветы только сильнее.
— Мне даже нравится, — заявила она.
— Пойдем.
Улыбаясь, подхватил ее чемоданище и покатил вместе со своим на выход, где нас ждал взятый на прокат автомобиль.
— Ты там точно никакого пленника не держишь? — спросил, с трудом оторвав ее багаж от асфальта, чтобы загрузить в машину.
— Это была о-очень долгая командировка, — услышал перезвон колокольчиков, а не смех.
Я и не помнил, что еще в жизни так радовало сердце.
Навигатор обещал тридцать восемь минут пути. Я столько всего жаждал спросить у Сони, думал, не сумею заткнуться. Но мы напротив провели всю дорогу в приятной тишине, которую не хотелось разбивать словами — на них еще будет время. Мне просто нравилось молчать с ней, не притворяться и не выдумать ничего. С Соней с самого начала все было по-настоящему, а не игрой, как бы сильно я себя не убеждал.
Втайне разглядывал, впитывал пропахший ароматом ее туалетной воды воздух. Чертовщина какая-то! Даже после десятичасового перелета и долгой рабочей смены она казалась мне самым прекрасным созданием — с залегшей тенью под глазами, чуть растрепанной прической и практически без косметики.
Соня устало моргала, так и норовя заснуть. Я специально вел машину плавно, не превышал скорость, чтобы позволить голубке отдохнуть.
— Приехали, — произнес как можно мягче, легким движением касаясь ее шеи, которая так и манила оставить на ней след.
Девчонка вздрогнула, быстро осмотрелась вокруг и задержала взгляд на моем лице.
Я хотел ее, хотел ее губы, но понимал, что просто так не остановлюсь. А мне для начала нужно было открыться ей, чтобы не быть голословным, чтобы не дать ни единого повода помыслить о побеге больше. Никогда.
Заправил выбившуюся прядь за ее ухо, погладил по щеке, Соня тотчас прильнула к ладони. С тихим стоном оторвался от девчонки: сначала план, потом все остальное.
Я видел замешательство голубки, когда открывал для нее дверь и подавал руку, когда мы вдвоем заходили в школу изобразительных искусств — она вслух прочитала надпись на табличке.
— Закрыто, время видели? — возмутился охранник, едва мы оказались внутри.
Инстинктивно прикрыл Соню спиной и помахал знакомому.
— Иван Иваныч, я звонил вам.
— Владик, ты, что ль? — мужчина выключил небольшой телевизор, надел очки, а вскоре поспешил к нам из сторожевой комнаты. — Сколько лет не видел! По голосу узнал.
Похлопал меня по плечу, засмотрелся на Соньку, ухмыльнулся. Старый хрен.
— Задачку ты мне, конечно, подкинул непростую. Еле нашел ключи от кладовой.
Он покопался в карманах и выудил связку.
— Мы недолго, — пообещал я.
— Давай-давай, а то мне влетит.
Знакомые коридоры навевали воспоминания — и приятные, и не очень. Я много раз вел здесь обучающие уроки и мастер-классы для учеников, поэтому мне разрешили хранить в старом здании работы. Одна из них и вовсе украшала вход с гордой подписью об участии в судьбе школы Владилена Всеволодовича Волконского — известного современного художника. Никогда, наверное, не привыкну к такому отношению.
Мы прошли весь этаж, держась за руки, и спустились ниже, остановились перед дверью с облупившейся краской. Я попробовал открыть замок, но тот поддался не сразу. Пришлось хорошенько толкнуть дверь, чтобы сработало.
