а движенье за киноправду.
Так, Жан-Люк Годар в первом же своем полнометражном фильме «На последнем дыхании» (1960) немедленно дал понять: да плевать он хотел на устоявшиеся в индустрии жанровые законы. Гангстерское кино о Мишеле Пуаккаре, похитителе автомобилей, на поверку оказалось саморазоблачительной пародией на фильмы нуар. Да еще и снята лента была нарочито бессюжетно: дескать, жизнь должна быть схвачена врасплох. «Не понимаю, зачем люди пишут сценарии», – разводил руками новоявленный режиссер. Поистине дерзновенно: негоже гоняться за выдуманными сюжетами! «Фото – это правда, а кино – это правда 24 раза в секунду». Впрочем, разрушив одни законы, Годар тотчас же стал законодателем других: сначала сделал звездой исполнителя главной роли в картине – Жана-Поля Бельмондо. А потом создал культ и вокруг актрисы Анны Карины, ставшей его женой.
Конечно, лента «Жить своей жизнью» (1962) хороша своей психологической проблематикой униженной и оскорбленной, одинокой и отчужденной женщины. Но что, если бы в картине не снялась Анна Карина? Стал бы зритель копаться в смыслах 12 сцен, снятых без сценария? Без харизматичной главной героини кашу не сваришь – кто бы еще согласился пробежаться по Лувру в компании странных молодых людей, как это сделала Карина в «Банде аутсайдеров» (1964). Ну разве что Ева Грин в «Мечтателях» (2003), и то исключительно в подражательных целях – тем самым она выразила свое почтение Годару и, вместе с тем, продемонстрировала свою кинематографическую харизму.
«Через полвека после Октябрьской революции в мире господствует американское кино», – пишет «Кайе дю синема». Нужно создавать нечто свое, противоположное устоявшейся моде. Пока режиссер Роже Вадим снимает свою обнаженную жену Брижит Бардо в фильме «И Бог создал женщину» (1956), от которого американская публика утопает в восторге, пока Катрин Денёв (между прочим, и ей случится побывать супругой Роже Вадима) поет и плачет в мюзикле «Шербурские зонтики» (1964), отчего французский зритель запасается платками, авторский кинематограф интуитивно ищет свою аудиторию.
БЕЗ ЧЕРНОГО ЮМОРА, СТАВШЕГО ВИЗИТНОЙ КАРТОЧКОЙ КУЛЬТОВОГО «БОЛЬШОГО ЛЕБОВСКИ», НЕ БЫЛО БЫ ТОЙ ОСТРОТЫ, С КОТОРОЙ РАСКРЫВАЕТСЯ ТЕМА «ВЬЕТНАМСКОГО СИНДРОМА», МУЖСКОЙ БРУТАЛЬНОЙ ДРУЖБЫ И, ПОПРОСТУ ГОВОРЯ, РАЗГИЛЬДЯЙСТВА.
Она своеобразная. Со своим специфическим вкусом. Как, скажем, у героини Бьорк, эмигрантки из Чехословакии, которая в фильме датского режиссера Ларса фон Триера «Танцующая в темноте» (2000), излагает свое видение мюзиклов:
– Меня так раздражает самая последняя песня в фильме. Потому что и так понятно, что когда наступает самый напряжённый момент… и камера как будто взлетает к потолку, всё и заканчивается. Я терпеть этого не могу. Просто ненавижу! В Чехословакии, когда я была маленькой, я их всех обманывала. Я уходила из кино сразу после предпоследней песни. И тогда фильм для меня никогда не кончался.
У хитрого Триера, какое кино ни возьми, везде главная героиня женщина. Но не по-голливудски лощеная, а такая, как в жизни. Если уж она страдает, то пусть страдает в отсутствие надоедливых студийных парикмахеров. Ведь естественно быть лохматой, если уж на то пошло, а красота может и подождать. Вот и манифест «Догма-95», с помпой представленный на Каннском фестивале, под которым режиссер подписался, гласил: в фильме не должно быть никаких искусственных декораций, никакой закадровой музыки, никакой статичной камеры, никаких спецэффектов. В ленте «Догвилль» (2003) он нарочно переносит действие в павильон, в котором городские объекты обозначены нарисованными мелом линиями, – этот прием, конечно, из разряда «Получите!».
ВНЕЗАПНО ПОЯВИЛИСЬ РЕЖИССЕРЫ, КОТОРЫЕ ПАТЕТИЧЕСКИ ВОСКЛИКНУЛИ: ДЕНЬГИ НЕ ГЛАВНОЕ. ГЛАВНОЕ – САМОВЫРАЖЕНИЕ.
Путь дерзкого эксперимента – это третий путь, по которому пошел кинематограф, ранее развивавшийся в борьбе двух школ: Люмьеров и Мельеса. Несмотря на отличия – первые думали документировать жизнь, второй – ее театрально преображать с помощью павильонных спецэффектов, – их объединяло стремление на своем детище заработать. Но внезапно появились режиссеры, которые патетически воскликнули: деньги не главное. Главное – самовыражение.
Франсуа Трюффо и печаль от всякой мудрости
Французское кино не нуждается в адвокатах. Лишь неистовый безумец осмелится заявить о глубоком послевоенном кризисе – финансовом, идеологическом, каком угодно – и сложном его преодолении. Ценитель изящного прекрасно понимает и без неуклюжих авторских пояснений, что настоящее искусство не затоптать в асфальт немецкими сапогами. Однако не всякое время щедро дарует нам гениев, поэтому совсем не удивительно, что «золотой век» сменяется «серебряным», а старый кинематограф – новым. По крайней мере, его так назвали – «новым». И ярчайшей фигурой этого нового французского кинематографа стал Франсуа Трюффо, который родился 6 февраля 1932 года в Париже.