Нет. Стена это не то. Надо было думать раньше, тогда бы они к нам не подошли.
Платок, вот что нам нужно. Набросить на нас платок, который вроде бы даст рассмотреть, что происходит, но мягко скроет детали.
— А что, собственно, произошло? — нахмурился Генрих. Должно быть, именно с таким видом зеркало русской революции распекал незадачливых критиков. Вид был впечатляющий, кстати.
— Немедленно. Откройте. Саквояжи, — вразбивку произнес Эбернати.
Я миролюбиво улыбнулась и щелкнула замочком. Саквояж разинул пасть, показав всем желающим аккуратно сложенную одежду, суспензию от боли в животе и мешочек с зернами.
Мешочек с зернами! Господи, только не это!
У меня душа ушла в пятки — теперь-то я поняла, что это означает. В животе стало холодно, а голову окутало волной жара.
Эбернати сунул руку в саквояж и принялся ворошить мои вещи. «Ты ничего не видишь», — приказала я, понимая, что это вряд ли сработает. Но Эбернати ощупал мешочек, положил его на место, выпрямился и сказал своим спутникам:
— Все в порядке. Это не они.
Бринн был явно не дураком. Он прекрасно знал о зернах Геккеля, и его подручные теперь искали не просто мужчину и женщину, а проверяли всех, кто едет вдвоем.
Но у меня получилось! Эбернати ничего не заметил, и вид у него сейчас был слегка удивленный, словно он неожиданно сел на мокрое.
«Ты ничего не видишь, — спокойно повторила я и, покосившись в сторону полицейских, добавила: — И вы тоже. Здесь безопасно. Здесь все хорошо».
Мама с детьми смотрела в нашу сторону с искренним испугом. Дети даже прекратили возню. Возможно, представляли, как полицейские вынут наручники, а мы станем отстреливаться от них, как в детективном романе, а потом исчезнем с треском и блеском. Я улыбнулась им и сказала про себя: «Все в порядке, волноваться не о чем».
Дети снова завозились, пытаясь залезть на головы друг другу.
— А что, собственно, произошло? — спросил Генрих, застегивая свой саквояж, в котором полицейские предсказуемо не нашли ничего интересного. Эбернати сунул руку в карман и вынул листок с полицейскими ориентировками. Надо сказать, нас с Генрихом нарисовали довольно прилично. Только у меня, конечно, не настолько пухлые губы и не такой развратный взгляд.
Кажется, рисовал как раз Эбернати. Изображал женщину из своих фантазий.
— Взгляните, — предложил он. — Вы видели этих людей?
Генрих посмотрел на ориентировки и неопределенно пожал плечами.
— Вряд ли. Я переводчик, так что чаще смотрю в книгу, чем по сторонам. А ты, Джек?
Я пристально посмотрела на наши портреты и ответила:
— Совершенно определенно нет. А что они сделали, эти люди? Красотка сбежала с любовником от надоевшего мужа?
Женщина с детьми услышала мои слова и поджала губы.
— Это рецидивисты, — ответил Эбернати. — Особо опасные. Наркотрафик из Саалинского и Арруйского халифатов, три наемных убийства.
Я постаралась придать лицу как можно больше строгости.
— Мерзавцы, а ведь выглядят порядочными людьми, — сказала я и еще раз отдала команду: «Здесь безопасно, здесь все в порядке». Скоро Эбернати с подручными вообще не вспомнит, что разговаривал с нами. — Найдите их, офицеры, обязательно найдите.
— Благодарим за содействие, — сказал один из полицейских, они снова прикоснулись к краям шлемов и отправились в сторону парочки. Когда вся троица отошла достаточно далеко, то Генрих едва слышно произнес:
— Но как?
— Неужели ты забыл, с кем путешествуешь? — невозмутимо ответила я и только потом почувствовала, как сильно у меня дрожат колени. Ведь мешочек с зернами был в руках Эбернати! Он держал его, рассматривал и ничего не понял! Ничего!
Я и в самом деле волшебница. Пора к этому привыкать. Я несколько лет работала с волшебством, не веря в него и считая просто психологией и даром убеждения.
А волшебство взяло и пришло в мою жизнь. И, кажется, собиралось остаться здесь навсегда.
Ну что ж, раз оно помогает спасти наши жизни, то я не против.
- Интересно, здесь есть варвалинская груша? — с тоской спросила я, глядя, как берег Фаринта удаляется от нас.
В желудке поднимался ком сухой тошноты. Понимая, что мне будет плохо во время путешествия, я не стала есть в доме доктора Кравена, но сейчас от этого было не легче. Мы с Генрихом стояли на палубе, ветерок весело поглаживал меня по лицу, а внизу в воде играли крупные золотистые рыбины, но мир все равно был для меня выцветшей старой фотографией.
— Я уже сказал, чтобы принесли, — ответил Генрих. Вскоре на палубе действительно появился человек с подносом фруктов, протянул мне картонную мисочку с нарезанными ломтями груши и поспешил к даме, которая выбралась из каюты. Лицо дамы было приятного зеленоватого оттенка, и я невольно обрадовалась тому, что страдаю не одна. Проглотив кусочек груши, я вздохнула с облегчением.
— Красивые рыбы, — заметила я. Одна из них высоко выпрыгнула из воды, и я увидела, что прозрачные плавники раскрыты веером, усеянным брызгами.
— Привычные корабельные спутники в этих краях, — ответил Генрих и, взяв один из ломтиков груши, бросил вниз. Он даже не долетел до воды: очередная выпрыгнувшая рыбина подхватила его и с довольным видом скрылась в волнах. — Плавают за кораблями, клянчат угощение. Все с удовольствием их кормят.
— Ну как их не угостить, — улыбнулась я и поняла, что мне и правда легче. Улыбка даже похожа на улыбку, а не на гримасу. — Ведь красавцы!
Официант расторопно поднес нам мисочку с кусочками хлеба, и где-то четверть часа мы развлекались тем, что бросали его рыбам, а те ели.
— Что нам делать, Генрих? — спросила я, когда гуляющая парочка прошла мимо нас, и я убедилась, что рядом нет ничьих ушек на макушке, которым есть дело до беседы двух джентльменов. — Люди Бринна нас потеряли, марвинцы, я надеюсь, тоже. Что теперь?
Вспомнилась ящерица, которая напала на меня во время полета на дирижабле. Хотелось надеяться, что дальше обойдется без опасных сюрпризов, но это была слабая надежда. Марвинцы будут нас искать, и, в отличие от слуг Бринна, они не ограничены только Фаринтом.
— Я много думал об этом, — ответил Генрих. — Читал прессу, и знаешь, что понял?
Я вопросительно подняла бровь. В его голосе сейчас звучало слишком много боли, словно Генрих долго принимал какое-то решение, и сейчас оно наконец-то вызрело в нем.
— Что убийц моего отца никто не ищет. Дядя Олаф стал королем… и неплохим королем. Если нашим газетам верить нельзя, то остальным — вполне. Народ им доволен, его любят. Это значит…
— Что именно он заказал убийство, — ответила я.
Генрих кивнул.
— Он как-то понял, что мертвый принц — это не я, — произнес он. — И заказал меня марвинцам. Помнишь, мы говорили об этом перед полетом.
