Но перед домом ее встретила мать, и все божественные помыслы были на время забыты. Увидев старшую дочь, Милорада всплеснула руками и заново начала плакать; Яромила кинулась к ней, обняла ее, и они вместе заплакали по Братоне, Свеньше, Туряке и прочим, кого Яромила и уезжавшие с ней родичи не сумели повидать в последний раз даже на краде. Вслед за ними и прочие женщины подняли крик и плач. Потом надо было идти в баню, потом повидать Никаню и ее младенца, короче, угомонились немного только ближе к вечеру.
В тот же день Одд конунг объявил, что выступать следует завтра.
— Иначе ведь Иггвальд может проведать о том, что здесь появился я, и сбежит. И мне придется снова искать его по морям. Я хочу закончить мою месть сейчас, когда ландвет этой земли помогает мне.
Сам он весь вечер не отходил от Яромилы, не замечая недоуменных и изумленных взглядов, которыми их провожали. К счастью, вместе с семейством Домагостя вернулись и все потомки стрыя-деда Братомера, поэтому его многочисленные дочери, невестки и внучки немедленно были призваны старейшиной на гостиный двор: готовить еду, подавать, убирать.
— А Ярушка пусть уж сидит! — шепнула мужу Милорада, которая вообще-то не склонна была позволять дочерям прохлаждаться без дела. — А то скажет, мол, Ладоведу в работу запрягли, продохнуть не дают.
Когда Яромила снова появилась, уже одетая, как подобает Деве Альдоге, Одд конунг преподнес ей подарки: небольшую чашу из серебра с удивительными красивыми узорами, два серебряных браслета варяжской работы и резной гребень из белой кости, отделанный золотой проволокой. Столько серебра тут давно не видели, и домочадцы, а также прочие ладожане пришли в еще большее изумление. Дивляну же поразили не столько сами подарки, сколько выражение лица сестры. С Яромилой творилось что-то необычное. Она смотрела на Одда такими глазами, будто он самим своим видом беспрестанно рассказывал ей какую-то чрезвычайно увлекательную и важную кощуну.
— Влюбилась она, что ли? — шептала Вольге недоумевающая Дивляна, никогда не видевшая у старшей сестры таких глаз. — Вот уж нашла в кого!
Но Яромила держалась невозмутимо и приветливо, совсем не так, как трепещущие юные девы, впервые ощутившие на себе горячее дыхание Ярилы. Почему-то Одд с самого начала решил, что главная здесь она, а не Домагость, Святобор или другие старейшины. Но старики-отцы не обижались: оказывая почет Деве Альдоге, старшей дочери старшего рода, Одд Хельг тем самым выражал уважение всей этой земле и ее жителям.
— Иггвальд сын Хали оскорбил нашу землю и наш род, убив моего брата Хакона, а также вашу землю и ваш род, убив одного из твоих братьев, — говорил ей Одд. — Мы вместе должны отомстить ему. И я знаю, каким образом дать ему понять, что он заслужил суровый гнев богов. Ты, ландвет Альдейгьи, и я, имеющий благословение бога Халоги, вместе сделаем это. Возможно, ты хочешь узнать, каким образом я получил это благословение?
Яромила только бросила на него короткий взгляд. Поначалу она говорила мало и лишь смотрела на него: нельзя сказать, чтобы она им любовалась, но смотреть на Одда из Халогаланда можно было как на огонь, без конца, и ничуть не скучать. Ободренный ее взглядом, он продолжал:
— Видишь это обручье? — Одд показал ей красивый золотой браслет у себя на правом запястье. — Стоило бы поведать об этом сокровище подробнее, и когда-нибудь я это сделаю. Пока же только замечу, что не так давно его носил, как перстень на пальце, конунг великанов, живущих в Йотунланде.[13]Он отдал его своей дочери, великанше по имени Гнейп, когда она взялась истребить чужаков, то есть меня и мою дружину. Но вышло так, что она вернулась домой слепой на оба глаза и без перстня, а мы благополучно отплыли от берегов Йотунланда.
Люди слушали его, не зная, как к этому относиться: с одной стороны, рассказ про великана звучал не очень-то достоверно, но с другой, золотой браслет и правда большое сокровище. И человек, владеющий такими вещами, едва ли станет выдумывать небылицы!
— Но уже когда мы были в море, колдовство великанов сделало так, что сколько бы мы ни плыли, мы не могли найти дорогу, — продолжал Одд. Он-то не испытывал никакого сомнения в правдивости своих рассказов, и всякий, кто его слушал, постепенно привыкал воспринимать все это как должное — просто Одд конунг был из тех людей, с кем случается то, что не случается с другими. — Тогда я воззвал о помощи к Халоги, и той же ночью мы увидели вдали высоко горящий огонь. Мы всю ночь держали путь на этот огонь, но не приплыли ни к какой земле. Между тем и следующей ночью высокое пламя снова горело, хотя в той стороне не было суши, на которой мог бы быть разведен огонь. И на третью ночь мы плыли, держа путь на высокое пламя, и наконец пристали к скалистому острову. На острове горел огромный костер, а возле костра сидел рыжеволосый человек в красном плаще. Он спросил нас, кто мы, откуда и куда держим путь, и я рассказал ему о себе и о своем путешествии. Тогда он сказал: «Если ты родом из Халогаланда, то, наверное, знаешь святилище Халоги в Синем фьорде?» Я подтвердил: «Разумеется, знаю, я сам и мои родичи всегда приносим там жертвы». Он снова спросил: «А знаешь ли ты жертвенник Халоги во фьорде Водопадов? Часто ли там приносят жертвы?» И я заверил, что жертвы там приносятся положенным порядком. Он осведомился, знаю ли я священный камень Халоги во фьорде Белой Бороды, и таким образом расспросил меня обо всех местах, где почитают Халоги. И напоследок он произнес: «Не забывайте приносить жертвы три раза в год, и мое благословение всегда будет с вами. Мое имя — Халоги, Высокое Пламя, и также зовусь я Хельги — Вещий. И раз уж ты помогаешь мне, пусть и тебя отныне зовут Хельги или Халейг. И в придачу я дам тебе мой дар: куда бы ты ни плыл, высокое пламя, не видимое для других, будет указывать тебе дорогу». На этом мы простились с ним и вскоре прибыли на Восточный путь.
«Хар логи» — «высокий огонь»… Будучи наслышана от варягов о тамошних богах — особенно Вологор, муж вуйки Велерады, охотно рассказывал о них зимними вечерами, — Яромила сообразила, что речь идет, надо думать, о Локи, боге огня, который в родных краях Одда удостоился особенного почитания. Вот почему ей кажется, что от него веет невидимым огнем, неким огненным ветром — не обжигающим, но обладающим особой силой, способностью раздувать паруса… Так сказывается на нем благословение бога Высокого Огня.
— И я хочу, чтобы ты и твоя сестра, — Одд взял Яромилу за руку и оглянулся на Дивляну, — помогли мне совершить нашу общую месть.
— Мы готовы помочь тебе всем, что только в наших силах, — ответила Яромила и про себя удивилась, как легко стала произносить варяжские слова.
И как легко она понимает его! Домагость, разумеется, не позволял своим дочерям толкаться среди торговых гостей, общались они мельком, и Яромила, как и Дивляна, могли говорить в основном о том, чего бы гости желали съесть и что именно нужно починить из их одежды. Вести долгие разговоры о богах им никогда раньше не приходилось, и Яромила даже не знала, что понимает столько слов. Однако вся картина, нарисованная Оддом, так ясно стояла у нее перед глазами, словно он не рассказывал, а показывал в воде, как волхвы-чародейки…
