Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Она здесь. В нескольких метрах. Точно на том месте, где любила стоять Андреа и наблюдать за ней. Наташа, так, кажется, зовут девочку, уперлась взглядом в стекло и неотрывно смотрит на склонившихся в деми-плие балеринок. На улице жарко, но по хрупким плечам девочки то и дело пробегает нервная дрожь, зубы выстукивают неразборчивые слова.
– А я сюда больше не хожу, – тихо произносит Андреа, подходя ближе.
Наташа вздрагивает и оборачивается. У нее опухший нос и покрасневшие веки. Она узнает в незнакомке странную женщину, и в заплаканных глазах мелькают смятение и испуг.
– Ты не танцуешь, я не хожу.
– Другие танцуют.
– Да. Другие танцуют по-другому.
– Как?
– Ну… – Андреа теряется. Что она может объяснить десятилетнему ребенку? Что только стук ее сапатеро возрождает в ней желание теребить струны? – Не знаю. В общем, не так, как ты.
– Ясно, – кивает Наташа и порывается уйти.
– Погоди. Почему ты не танцуешь?
– Не хочу.
– У любого «не хочу» есть причины.
– Какое вам дело! – откровенно грубит девочка и уже делает несколько шагов в сторону.
– Я не хочу ехать, потому что боюсь.
Наташа смотрит на женщину с опаской (может, она ненормальная?), но все же спрашивает:
– Куда ехать?
– Домой. К родным. Придумываю дурацкие отговорки. Сторожа, кота, работу – а на самом деле просто боюсь ехать в Мадрид. Потому что просто не смогу не прийти домой. Не могу туда не прийти и прийти не могу.
– Почему? – автоматически спрашивает ребенок. Из всего сказанного она поняла только, что странная женщина живет в другом городе и боится туда ехать.
Что ей ответить? Не рассказывать же про ворох открыток и иллюзию успеха, которую Андреа создала для своей семьи. Одно дело – корябать несколько чернильных строчек и совсем другое – рассказывать небылицы, глядя в глаза. Выслушивать хвалебные речи родителей, демонстрировать свою игру соседям, приглашать на несуществующие концерты и знать, что ты никто и ничто.
– Не могу не прийти, потому что я их люблю и очень соскучилась, а прийти не могу, потому что наделала много глупостей из-за разных комплексов и страхов. – Андреа наконец честно объясняет причину своей дилеммы «ехать – не ехать». – Так почему же ты не танцуешь?
– Боюсь, – чуть слышно выдыхает Наташа.
– Чего? – Ласково и ненавязчиво. Карлович бы одобрил.
– Со мной может случиться то же, что и с мамой… – Из черных глаз вновь бегут слезы.
«Родителей нет, – припоминает Андреа слова педагога. – Что же случилось с мамой? При чем тут классический танец? Спросить, не спросить… Лучше не стоит».
– Но ты же любишь фламенко.
Уверенный кивок и протяжное, захлебывающееся «О-о-очень» сквозь всхлипывания.
– Любишь и боишься сделать что-то, чтобы танцевать еще лучше.
– Угу. – Наташа понуро опускает голову, ровная ниточка пробора блестит на солнце между тугими черными косичками.
– Вот и у меня та же проблема, – вздыхает Андреа.
Какое-то время они молчат, вглядываясь в мелькающие за окном позиции, батманы, антраша и не видя их. Каждая думает о своем, но обе чувствуют одно и то же: боль нескончаемого одиночества слегка ослабла, а к изнуряющим, отравляющим душу воспоминаниям уже подкрадывается ластик времени.
– Знаешь, – Андреа нарушает затянувшееся молчание на правах старшей, – а давай договоримся так: я поеду и попробую преодолеть свой страх, а через две недели мы с тобой встретимся здесь в это же время, и я расскажу, что получилось. А потом мы подумаем, как быть с твоим «боюсь». Договорились?
– Договорились. – Андреа кажется, что черноглазая Наташа улыбается сквозь слезы.
13
– Договорились, – говорит Андреа, пожимая плечами. Марат только что попросил сопроводить его на корриду. Сказал, что давно мечтает, а одному страшновато. Андреа никак не ожидает откровенных признаний с его стороны и автоматически соглашается. Пассажиры уже закончили трапезу, стюардессы с дежурными улыбками катят по проходу тележку с дьюти-фри. Два часа до посадки, и Андреа решается:
– Только и я тебя попрошу кое о чем.
– Валяй. – Конечно, сейчас попросит в остальное время ее не беспокоить. Скажет, что раз уж они решили лететь, то не стоит портить друг другу отпуск. Надо поскорее сделать дело и разбежаться. Даже из вежливости, наверное, укажет на пару известных мест, которые Марат просто обязан посетить в столице Испании. Ему-то что! Да ради бога! Не хочет общаться – не надо. Она его не меньше бесит, чем он. Думает, если он обратился к ней с просьбой, то она уже автоматически считается победителем необъявленной войны. Как же! Дудки! Просто он читал в какой-то умной книге, что на корриду надо идти обязательно вместе с настоящим испанцем, иначе многое останется непонятным. А что делать, если других знакомых испанцев у него нет? Ладно, послушаем, что она там мямлит.
– Я… Мне… правда, очень неловко, – действительно мямлит Андреа, – но у меня просто нет другого выхода.
Она уже несколько дней мучительно ищет способ увидеться с родными и избежать изнурительных разговоров по душам и нежелательных вопросов. Идея пригласить Марата в гости кажется ей прекрасным выходом из положения.
– К твоей маме? Это что, шутка? Зачем тебе это надо?
– Чтобы ты подтверждал все, что я буду рассказывать. Запомни: я – гитарист. Играю в известном оркестре, который гастролирует по миру. График очень напряженный, ни одной свободной минуты. Я уже почти три года не виделась с семьей именно по этой причине. А ты – мой коллега. Как бы тебя представить?
– Дирижер, – усмехается Марат.
14
– Как вас представить? – задает дежурный вопрос секретарь очередного художественного руководителя.
– Дирижер, – говорит Марат навязшее в зубах слово и тут же замечает, как вежливый интерес в ее глазах сменяется сочувствием. В кабинете мужчину ожидает неминуемое фиаско.
Оказывается, дирижеров в Москве хватает. Места в музыкальных театрах и симфонических оркестрах прочно заняты, и у каждого занятого места есть многофамильный список претендентов на случай, если вдруг освободится вакансия. У Марата не только нет протекции, чтобы пристроиться хотя бы в конец этой виртуальной очереди, у него есть то, что не позволяет сочувствующим вписать его в лист ожидания. Подмоченная репутация в мире искусства всегда опережает личность. И никого не интересует, почему тридцатипятилетний ведущий дирижер известного московского оркестра «Музыканты столицы» вынужден был вместо спектакля сорваться в Бишкек, почему целый год преподавал там и почему принял решение вернуться. Никто не вдается в подробности, никого не волнуют детали. Есть информация в переходящем из уст в уста личном деле: «Человек ненадежный. Сорвал премьеру. Приему на работу не подлежит».
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
