Как можно будет работать вместе, когда роман себя исчерпает и они разойдутся в разные стороны? А это непременно произойдет: ни одно из прежних увлечений не подчиняло Герберта себе настолько, чтобы затягивать интрижку на долгий срок. Хотя следовало признать, что Бетани была совершенно не похожа на женщин, с которыми он встречался прежде…
И Герберт заставил себя ответить рассудительно и здраво.
— Верно. Лучше обо всем позабыть. — Он изобразил благожелательную улыбку. — Знаешь, а дам-ка я тебе назавтра отгул! Ты отдохнешь, развеешься, а во вторник вернешься в офис и все уладится само собой.
Совершив над собою титаническое усилие, Бетани помахала ему рукой на прощание, улыбаясь радостно и безмятежно. А затем вошла в дом и разрыдалась в голос. Так что Джилл, покинув свой сторожевой пост у окна, поспешила ей на помощь.
— Он уехал! — торжественно объявила она. — Эта серебристая машина ка-ак взревет, да как сорвется с места — удивительно, что покрышки остались целы! Так чего ты плачешь?
— Потому что… потому что… Ох, Джилл!
И Бетани снова безутешно зарыдала.
Джилл встревоженно посмотрела на подругу, вручила ей смятый носовой платок и потребовала:
— Рассказывай все как есть!
Бетани вытерла глаза.
— Оказалось, что он весь из себя титулованный да высокопоставленный. И семье его принадлежит роскошнейшая усадьба…
— Да, вижу, что для слез есть причина, — саркастически заметила Джилл. — Не повезло бедняге в жизни!
— Да дело не в этом! — всхлипнула молодая женщина.
— Тогда в чем же? — Джилл внезапно посерьезнела. — Что с тобой приключилось? Как поживает одержимая любовью девица? Надеюсь, она поверила, что вы без ума друг от друга?
— О да, — кивнула Бетани. — Вот только притворство наше зашло дальше, чем я ожидала, и…
— Нет, Бетани, только не это! — охнула подруга.
— Да, Джилл! Я провела с ним ночь — это было потрясающе! И вот теперь я не знаю, что делать. — Бетани зарыдала с новой силой. — А по дороге домой я все испортила.
— Это еще как?
— Выставила себя мелочной, вздорной, завистливой ревнивицей, — пояснила она. — Упрекнула его в снобизме, а ведь человека более широких взглядов, чем Герберт, на всем свете не сыщешь!
— Ну не тревожься ты! Скажешь ему все это завтра.
— Назавтра он дал мне отгул.
— Значит, во вторник.
— Но он говорит: нам следует вернуться к тому, что было…
— Тем лучше, — отмахнулась Джилл. — А ты сделай вид, будто тебе плевать!
— Но я не хочу играть в такие игры с Гербертом… Я ненавижу притворство!
— Это не называется притворством, милая Бетани. Это выживание. Ты же знаешь: если чувства женщины затронуты слишком глубоко, мужчин это отпугивает. Так удиви его: он ждет истерик и упреков, а ты веди себя как обычно!
— Как обычно? — Бетани слабо улыбнулась. — Я уж и забыла, что это значит.
Однако она понимала: стрелки часов в обратную сторону не крутятся. И к прошлому возврата нет. Для начала она ни за что не наденет привычные бесформенные брюки и свитера. Герберт пробудил в ней не только чувственную страсть, но и нечто большее. Бетани в кои-то веки почувствовала себя женщиной — настоящей женщиной! — и насильственно подавлять эту сторону своей натуры больше не собиралась.
— Джилл, — подняла она глаза на подругу, — раз уж у меня завтра выходной…
— Хочешь отправиться за покупками, да?
— Но как ты догадалась? — удивленно заморгала Бетани.
— Женская интуиция, — подмигнула Джилл. — С удовольствием составлю тебе компанию.
Когда Бетани явилась в офис во вторник утром, Герберт уже сидел за рабочим столом. Вчерашний день показался ему бесконечным: он так и просидел до вечера, отрешенно глядел в пространство, а на столе росла кипа бумаг, конвертов, папок, которые требовали самого пристального внимания. Требовали, но так и не дождались. И в довершение удовольствия он всю ночь не сомкнул глаз.
Негромко щелкнул замок. Герберт поднял глаза от документов, собираясь произнести «доброе утро» самым что ни на есть равнодушным тоном, да так и замер открыв рот.
На Бетани была алая юбка, едва доходившая до середины бедра, облегающий черный свитерок и черные замшевые туфли. Вызывающе алели наманикюренные ноготки. Волосы свободно рассыпались по плечам. Впечатление дополнял умело наложенный макияж. Макияж?! Да она же никогда на работу не красилась!
Бетани просто излучала бодрость и энергию. И выглядела она… просто потрясающе!
— Ну и что за игру ты затеяла? — хрипло осведомился он.
— Доброе утро и вам, Герберт! У меня все прекрасно, спасибо, а у вас?
На его виске запульсировала жилка.
— Бетани! — взмолился он.
— Да, Герберт? Хотите кофе? Сейчас пойду заварю. Да и сама выпью заодно с вами.
Босс глухо застонал, провожая секретаршу взглядом. Неужто она пытается отомстить ему за то, как он повел себя с ней воскресным вечером? По правде говоря, она тоже поступила с ним не лучшим образом. Или нет?
Не прошло и десяти минут, как Бетани возвратилась с двумя пластиковыми стаканчиками, над которыми поднимался ароматный пар. Герберт мрачно нахмурился.
— Неужели во всем распроклятом здании не нашлось ни единой фарфоровой чашки?
— Прежде вы не жаловались. — Бетани грациозно опустилась на стул и принялась потягивать обжигающе горячий напиток. В глазах ее плясали озорные искорки.
— Допустим.
Герберт раздраженно отставил стаканчик туда же, где сиротливо лежал список неотложных дел. Все утро — неслыханное дело! — одному из директоров компании не удавалось сосредоточиться на работе. А теперь он глаз оторвать не мог от изящных женских лодыжек…
Перед самым перерывом на ланч Бетани подняла глаза от бумаг.
— Что-то не так, мистер Хендерсон?
— С чего ты взяла?
— Потому что с момента моего появления в офисе вы к работе не приступали.
— А ты подумай над этим хорошенько, — вкрадчиво проговорил Герберт. — А потом спроси себя почему?
— В толк не возьму, о чем вы?
— В самом деле? — Герберт вскочил, задев увесистую папку. — Так я расскажу тебе, кто несет ответственность за то, что я не в силах сосредоточиться на работе. Ты, и только ты!
— Я? — негодующе отозвалась Бетани.
— Надо же, как вырядилась для офиса!
Герберт жадно пожирал глазами ее высокую грудь.
— А что не так с моим нарядом?
— Все не так! — воскликнул он, помимо воли любуясь стройной талией и плавным изгибом бедер. Тут Герберт вспомнил, чем они занимались в воскресенье примерно в это же время, и едва устоял на ногах: страсть, желание и досада слились воедино и нанесли сокрушающий удар по его мнимому спокойствию. — Все так! — рявкнул он, поразмыслив.
