— Эсхил После того как переживешь что-то по-настоящему ужасное, боль, страх и потеря, как правило, усугубляются еще одним крайне неприятным, пронзительным чувством — одиночеством. Даже если речь идет о коллективной травме, скажем о наводнении или землетрясении, ее воздействие ощущается каждым человеком очень лично; все мы в какой-то степени чувствуем себя одинокими. Например, ученые установили, что пары, потерявшие ребенка, обычно скорбят вместе, но переживают трагедию по-разному. Для матери доминирующим чувством чаще является потеря, связанная с исчезновением объекта ее материнской любви. Для отца подавляющей эмоцией, как правило, становится позор: он потерпел крах в роли защитника своей семьи. Рассказы о пережитом горе облегчают ощущение изоляции; человек чувствует себя частью мира, а не отделенным от него.
Более того, высказавшись и облегчив душу, можно избавиться от негативных эмоций. Ужасное событие оставляет после себя ядовитый осадок, и признаться в этом кому-нибудь — все равно что извлечь этот яд шприцем. Если вы не избавитесь от него таким способом, то, чтобы отключиться от пережитого ужаса, вам придется прибегнуть к защитным механизмам, таким как отрицание и подавление. Но яд будет накапливаться — до тех пор, пока не отравит все ваше тело, разум и душу, а это может привести к поистине катастрофическим последствиям.
Чем быстрее и полнее вы выразите свою боль словами, тем скорее и легче выздоровеете. Чем скорее вы изольете душу, тем быстрее, образно говоря, вернетесь в седло после болезненного падения. Чем дольше ждешь, тем страшнее возвращаться к обычной жизни. Кроме того, скрываемая и подавляемая долгое время боль копится и притягивает травматические события. В конце концов может произойти что угодно — от психосоматического заболевания до настоящей фобии.
Почему мы держим внутри боль и горе? Как в случае со всеми видами саморазрушительного поведения, такой выбор кажется нам наиболее целесообразным. Ведь мы боимся, что, излив душу, навредим себе. В конце концов, каждый раз, вспоминая что-то ужасное из пережитого в прошлом, мы ведь чувствуем боль, а не облегчение. И потому предполагаем, что рассказывать об этом другим людям — еще хуже. Мы также боимся открыться не тому, кому следует, и в этом случае вряд ли можно рассчитывать хоть на какое-нибудь утешение. Скорее так мы просто понапрасну обременим и оттолкнем человека. А еще страшные чувства могут проигнорировать или счесть тривиальными и не заслуживающими внимания, и тогда мы почувствуем себя к тому же глупо. Еще одна причина того, почему мы предпочитаем держать боль в себе, — это страх, что мы не сможем остановиться на этих воспоминаниях и переживем весь ужас снова, с еще более страшными последствиями.
Как психотерапевт я задаю пациентам конкретизированные вопросы, чтобы побудить их как можно подробнее описать травматические события. Например, какого цвета были окружающие предметы? Насколько громкими были звуки? Было ли в комнате холодно? Пахло ли чем-нибудь? Восстановление страшных событий в безопасной обстановке и передача их восприятия органами чувств позволяет выявлять подавленные эмоции. А это чаще всего существенно облегчает исцеление.
Хорошим примером нам может послужить мать-одиночка Гэй, организовавшая на дому бизнес по управлению почтовыми отправлениями. Однажды, увлеченная работой, она по неосторожности оставила открытой входную дверь. Она разговаривала по телефону, когда услышала громкий визг тормозов, крики и ужасный грохот. Выбежав из дома, бедная женщина увидела, что ее ребенок истекает кровью, теряя сознание, а водитель в истерике пытается его реанимировать. Ребенок выжил, но остался изуродованным на всю жизнь. Охваченная чувством вины и преследуемая кошмарами, Гэй считала воспоминания об этом ужасе слишком болезненными, чтобы обсуждать их с кем-либо, в том числе и со мной, своим психотерапевтом. Однако спустя время она поделилась всей этой ужасной историей в мельчайших деталях, включая то, как ее ребенок лежал в луже крови на улице и как невероятно стыдно ей было в отделении скорой помощи. Только после этого началось исцеление Гэй, и в конечном счете женщина все же смогла себя простить.
