Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
– Пи-лик! Пи-лик!
– Что ты пищишь? – спрашивает Зинька. – Что хвостиком размахиваешь?
– Пи-лик! – отвечает тоненькая птичка. – Разве ты не знаешь, как меня зовут? Ледоломка. Вот сейчас раскачаю хвост да как тресну им по льду, так лёд и лопнет, и река пойдёт.
– Ну да! – не поверила Зинька. – Хвастаешь.
– Ах так! – говорит тоненькая птичка. – Пи-лик!
И давай ещё пуще хвостик раскачивать.
Тут вдруг как бухнет где-то вверху по реке, будто из пушки! Ледоломка порх – и с перепугу так крылышками замахала, что в одну минуту из глаз пропала. И видит Зинька: треснул лёд, как стекло. Это ручьи – все, что набежали в реку, – как понатужились, нажали снизу – лёд и лопнул. Лопнул и распался на льдины, большие и малые.
Река пошла. Пошла и пошла, – и уж никому её не остановить. Закачались на ней льдины, поплыли, бегут, друг друга кружат, а тех, что сбоку, на берег выталкивают.
Тут сейчас же и всякая водяная птица налетела, точно где-то здесь, рядом, за углом ждала: утки, чайки, кулики-долгоножки. И, глядь, Ледоломка вернулась, по берегу ножонками семенит, хвостом качает. Все пищат, кричат, веселятся. Кто рыбку ловит, ныряет за ней в воду, кто носом в тину тыкает, ищет там что-то, кто мушек над берегом ловит.
– Зинь-зинь-хо! Зинь-зинь-хо! Ледоход, ледоход! – запела Зинька.
И полетела рассказать Старому Воробью, что видела на реке.
И Старый Воробей сказал ей:
– Вот видишь: сперва весна приходит в поле, а потом на реку. Запомни: месяц, в который у нас реки освобождаются ото льда, называется апрель. А теперь лети-ка опять в лес: увидишь, что́ там будет.
И Зинька скорей полетела в лес.
Май
В лесу ещё было полно снега. Он спрятался под кустами и деревьями, и солнцу трудно было достать его там. В поле давно уже зеленела посеянная с осени рожь, а лес всё ещё стоял голый.
Но уж было в нём весело, не то что зимой. Налетело много разных птиц, и все они порхали между деревьями, прыгали по земле и пели – пели на ветвях, на макушках деревьев и в воздухе.
Солнце теперь вставало очень рано, ложилось поздно и так усердно светило всем на земле и так грело, что жить стало легко. Синичке больше не надо было заботиться о ночлеге: найдёт свободное дупло – хорошо, не найдёт – и так переночует где-нибудь на ветке или в чаще.
И вот раз вечерком ей показалось, будто лес в тумане. Лёгкий зеленоватый туман окутал все берёзы, осины, ольхи. А когда на следующий день над лесом поднялось солнце, на каждой берёзе, на всякой веточке показались точно маленькие зелёные пальчики: это стали распускаться листья.
Тут и начался лесной праздник.
Засвистал, защёлкал в кустах Соловей.
В каждой луже урчали и квакали лягушки.
Цвели деревья и ландыши. Майские жуки с гуденьем носились между ветвями. Бабочки порхали с цветка на цветок. Звонко куковала Кукушка.
Друг Зиньки – Дятел-Красношапочник – и тот не тужил, что не умеет петь: отыщет сучок посуше и так лихо барабанит по нему носом, что по всему лесу слышна звонкая барабанная дробь.
А дикие голуби поднимались высоко над лесом и проделывали в воздухе головокружительные фокусы и мёртвые петли. Каждый веселился на свой лад, кто как умел.
Зиньке всё было любопытно. Зинька всюду поспевала и радовалась вместе со всеми.
По утрам на заре слышала Зинька чьи-то громогласные крики, будто в трубы кто-то трубил где-то за лесом.
Полетела она в ту сторону и вот видит: болото, мох да мох, и сосенки на нём растут. И ходят на болоте такие большие птицы, каких никогда ещё Зинька не видела, – прямо с баранов ростом, и шеи у них долгие-долгие.
Вдруг подняли они свои шеи-трубы да как затрубят, как загремят:
– Тррру-рру! Тррру-рру!
Совсем оглушили синичку.
Потом один растопырил крылья и пушистый свой хвост, поклонился до земли соседям да вдруг и пошёл в пляс: засеменил, засеменил ногами и пошёл по кругу, всё по кругу; то одну ногу выкинет, то другую, то поклонится, то подпрыгнет, то вприсядку пойдёт, – умора! А другие на него смотрят, собрались кругом, крыльями враз хлопают.
Не у кого было Зиньке спросить в лесу, что это за птицы-великаны, и полетела она в город к Старому Воробью.
И Старый Воробей сказал ей:
– Это журавли: птицы серьёзные, почтенные, а сейчас, видишь, что выделывают. Потому это, что пришёл весёлый месяц май, и лес оделся, и все цветы цветут, и все пташки поют. Солнце теперь всех обогрело и светлую всем радость дало.
Июнь
Решила Зинька:
«Полечу-ка я нынче по всем местам: и в лес, и в поле, и на реку… Всё осмотрю».
Первым делом наведалась к старому другу своему – Дятлу-Красношапочнику. А он как увидел её издали, так и закричал:
– Кик! Кик! Прочь, прочь! Тут мои владения!
Очень удивилась Зинька. И крепко на Дятла обиделась: вот тебе и друг!
Вспомнила о полевых куропатках, серых, с шоколадной подковкой на груди.
Прилетела к ним в поле, ищет куропаток, – нет их на старом месте! А ведь целая стая была. Куда все подевались? Летала-летала по полю, искала-искала, насилу одного петушка нашла: сидит во ржи, – а рожь уж высокая, – кричит:
– Чир-ви́к! Чир-ви́к!
Зинька к нему. А он ей:
– Чир-ви́к! Чир-ви́к! Чичи́ре! Пошла, пошла отсюда!
– Как так! – рассердилась Синичка. – Давно ли я всех вас от смерти спасла – из ледяной тюрьмы выпустила, а теперь ты меня и близко к себе не пускаешь?
– Чир-вир, – смутился куропачий петушок. – Правда, от смерти спасла. Мы это все помним. А всё-таки лети ты от меня подальше: теперь время другое, мне вот как драться хочется!
Хорошо, у птиц слёз нет, а то, наверно, заплакала бы Зинька: уж так ей обидно, так горько стало! Повернулась молча, полетела на реку. Летит над кустами, – вдруг из кустов серый зверь!
Зинька так и шарахнулась в сторону.
– Не узнала? – смеётся зверь. – Ведь мы с тобой старые друзья.
– А ты кто? – спрашивает Зинька.
– Заяц я. Беляк.
– Какой же ты беляк, когда ты серый? Я помню беляка: он весь белый, только на ушках чёрное.
– Это я зимой белый: чтобы на снегу меня видно не было. А летом я серый.
Ну и разговорились. Ничего, с ним не ссорились.
А потом Старый Воробей и объяснил Зиньке:
– Это месяц июнь – начало лета. У всех нас, у птиц, в это время – гнёзда, а в гнёздах – драгоценные яички и птенчики. К своим гнёздам мы никого не подпускаем – ни врага, ни друга: и друг может нечаянно разбить яичко. У зверей тоже детёныши, звери тоже никого к своей норе не подпустят. Один заяц без забот: растерял своих детишек по всему лесу и думать о них забыл. Да ведь зайчаткам мать-зайчиха нужна только в первые дни: попьют они материнское молочко несколько дней, а потом сами травку зубрят. Теперь, – прибавил Старый Воробей, – солнце в самой силе, и самый длинный у него трудовой день. Теперь на земле все найдут, чем набить своим малышам животики.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 44
