Глава 16
Утром Марьяна проснулась еще до рассвета. Ей вообще нравилось просыпаться рано, когда большая часть окружающего мира еще спит, а ты уже бодр, весел и готов совершать великие дела. Однако сейчас для этого не требовалось даже прилагать каких-то особых усилий: все-таки октябрь, и даже там, где царило практически вечное лето, рассвет наступал поздно, около половины восьмого.
В семь утра Марьяна спустилась на кухню, окутанную мягкими сумерками, быстро разобралась с местной кофеваркой (опыт не пропьешь), сварила себе крепкий черный кофе, накинула куртку и через террасу вышла к морю так же, как и вчера вечером.
Над морем занимался рассвет. Небо уже посветлело, линия горизонта просматривалась четко. Стоя прямо у кромки прибоя с чашкой кофе в руке, Марьяна смотрела, как проявляются из ночной серости яркие краски: вот перестали казаться белыми и превратились в розовые цветы олеандра, вот на камнях проступили зеленые пятна водорослей, а вот и палатка спасателей на пляже из темно-серой превратилась в ярко-красную. Море было спокойным, гладким, как стекло. Вкус местного кофе на губах казался необычным. И Марьяна в очередной раз почувствовала себя счастливой.
За ночь она пережила последствия вчерашних неприятных разговоров и переключилась на то, что составляло ее суть. На дело. Она приехала сюда не просто так, как завещал великий Райковский, и непременно получит удовольствие от пребывания на острове, в этом уж Марьяна точно теперь не сомневалась. Однако с собой она захватила фотоаппарат и массу идей.
Если уж побеждать в конкурсах, то делать это красиво. Поэтому сейчас Марьяна не только просыпалась наедине с утренним морем, небом и горами, она смотрела, как меняется утренний свет, и насколько он мягок, подойдет ли он для снимков крупным планом или нет. Даст ли он что-то особое макрофотографии или же, наоборот, уничтожит ее на корню.
Пока что реальность выглядела очень привлекательной. Утренний свет, который, как известно, для фотосъемки самый лучший, выглядел мягким и рассеянным, самое то, чтобы наилучшим образом передать цвета. Марьяна стояла, засекала время – и поняла, что наилучшее освещение для ее целей будет в пятнадцать минут девятого. Солнце уже над горизонтом и светит довольно ярко, однако пока еще в дымке, и оттого свет получается рассеянным и прекрасным, как будто все вокруг обсыпали золотой пыльцой.
– Вот это мне и нужно, – пробормотала Марьяна себе под нос.
Осталось уговорить кузнечиков, божьих коровок и кошку. Фелька всю ночь проспала у Марьяны на кровати, видимо, сильно утомилась после перелета, даже к Еве не забежала, а может, еще не разобралась в расположении местных комнат. Если погода не испортится (а с чего бы ей портиться, тем более Янис сказал, что сейчас по прогнозу ожидается устойчивая жара в течение ближайших двух недель), то завтра утром Марьяна, пожалуй, прихватит кошку на берег, проследит, чтобы та не испугалась, и попробует сделать несколько снимков. Кузнечики вот, например, уже не спят.
Под их стрекотание Марьяна вернулась в дом. Вчера гречанки забили холодильник продуктами, да в таком количестве, что Марьяна только крякнула, сунув нос внутрь. Этим же можно полк солдат накормить… или одного очень-очень голодного Ивана. Несколько сортов сыра, мясо, оливки разного вида, что-то похожее на творог, фрукты. Эх, гуляй, душа! Марьяна прикинула, из чего можно было бы приготовить завтрак, и, сделав себе вторую чашку кофе, устроилась за кухонным столом с книжкой. Отпуск так отпуск. Сегодня она ничего фотографировать не будет, а будет просто отдыхать.
За четыре дня на Крите Марьяна полюбила этот остров так, как, пожалуй, до сих пор любила только Москву. Поездка в Стокгольм ей понравилась, девушка с удовольствием оказалась бы еще раз в этом северном городе, но Крит… Он был особенным, как талантливый человек. Ни на что не похожим.
Марьяна бродила по песку и гальке многочисленных пляжей (Янис пригнал бодрую красную машинку по первому требованию, и Иван с удовольствием сел за руль), трогала листья олив, смотрела на забавных осликов. Съездили в пещеру Зевса, готично подсвеченную зелеными фонарями, полюбовались на белые крылья мельниц на плато Лассити, посмеялись над трюками веселых дельфинов и на полдня зависли в аквариуме. Освоили парочку греческих таверн, коих было полно на каждом углу. Гладили и подкармливали тощих греческих кошек, которые могли есть сколько угодно и не толстеть. Любовались на белоснежные яхты в маринах, и Иван сказал, что можно будет отправиться в небольшой круиз на день. Марьяна фотографировала оливки, Фелькины уши, глубокие провалы ущелий и блики на стакане со свежевыжатым апельсиновым соком. На фоне сдержанных гор Крит радовал яркими мазками, настолько сочными, что каждый из них хотелось унести с собой и потом рассматривать долгими зимними вечерами – не примерещилось ли? Нет, вправду было…
С родственниками Марьяна больше не созванивалась. Каждый вечер писала маме, получала ответ, что всё хорошо. Антон и вовсе не объявлялся.
Марьяна стояла на развалинах древнего города и чувствовала, как ветер гладит ее по щекам. Ветер рождался в горах, окружавших распаханную долину, посреди которой высился холм. А на холме и покоились остатки древнего города Фестос.
