Весь год федеральный центр ведет борьбу с союзными республиками, которые требуют большей самостоятельности. Дело кончается путчем 19 августа и роспуском СССР в декабре.
В июне 1991 года Бориса Ельцина избирают Президентом РСФСР. В декабре он переезжает в Кремль.
Выходят фильмы: «Гудзонский ястреб», «Двойной удар», «Кудряшка Сью», «Облако-рай».
Антон Маяков, Дмитрий Хубариев, Петр Кислицын, Станислав Линькович
Антон Маяков
(МАРТ)
Антон часто показывал отцу черновики своих статей ради доброго слова или путёвого совета. Второе требовалось чаще. Печатались заметки, правленные Маяковым-старшим, пободрее. После особо удачных случаев они чуть выпивали.
— Я делаю работу твоих начальников, — ворчал Сергей Владиленович, довольный, на самом деле, как слон.
Антон как-то подслушал его разговор по телефону: «Да, все время в редакции, уже в штате, пулей просто, другим за десять лет не удавалось, а строкаж, строкаж-то какой, и не представляешь».
В этот раз отец как-то особенно морщился. Пошел курить на кухню. Даже, кажется, выпил. Потом вернулся.
— Антон, я бы предложил добавить одну фразу, во-о-от здесь.
Маяков-младший с готовностью поставил на полях листа бумаги скобку — так он обозначал добавления.
— Вот там вот, где ты описываешь, как лидер этой тусовочки, мажор кажется, про которую все время строчишь, разговаривает со своими собутыльниками… ой, прости, соратниками, поминается стол, на котором лежат книги, а можешь ты обозначить, что эти… — тут отец показал две новинки своего издательства, — тоже там.
— Отец, их там не было, — стремительно ответил Антон.
Ругались долго. Сын орал, что за такие фортели его неминуемо выкинут из редакции и он тогда уж с погубленной на века карьерой и репутацией точно будет сидеть дома и ни хрена не делать, прочно попирая ногами родительскую шею.
Сергей Владиленович сначала успокаивал его тем, что ничего такого не будет, потом ругался на сыновью трусость и бабовитость, потом снова успокаивал. От волнения они оба нарушили категорический запрет на курение в комнате. Через полчаса отец пошел к себе со словами: «Ну, в общем, сам решай, кто ты и что ты».
Антон упирался не потому, что боялся засыпаться. Жаловаться редакторам эти ребята не стали бы ни в коем случае. «Комитет Эхо» нравился журналисту Маякову и за веселые акции прямого действия, и за то, что любили выпить и, по меткому замечанию младшей сестры одного из эховцев, политикой свои пьянки прикрывали.
Это были настоящие политические неформалы, то ли анархисты, то ли, наоборот, либералы. В основном студенты, правда, примерно половина уже побросала институты, поскольку времени на учебу не хватало. Перекрыть призывной пункт на Угрешке, устроить сидячую забастовку на Красной площади в знак протеста против приезда в Москву китайского лидера и убийцы студентов Ли Пэна, пойти, наконец, на митинг, устроенный военными в поддержку союзного руководства, раздавать демократические листовки, которые сами же и сделали, устроить марш по Москве и не попасться ОМОНу — обо всех этих планах Антон узнавал заранее, всегда был на месте и старался написать поинтересней. «Эхо» молодого журналиста привечало и помогало, как могло, информацией или просто веселой тусовкой.
И вот поссориться с ними из-за ерунды?
Антон приехал в редакцию невыспавшийся, злой, перед сдачей материала в секретариат вписал туда отцовские книги. Через два дня статья вышла так, как надо было Сергею Владиленовичу. Еще через день он заехал к «Эху» в гости и был поражен мрачным настроем своих любимцев. Сначала он испугался, что его застукали, но потом понял, что ребята как-то очень серьезно ссорились. Паре бутылок портвейна и бутылке болгарского пойла «Слънчев бряг» все были рады, а хозяйка квартиры и основательница радиостанции «Эхо» с радостью приняла подарок — две книжки теперь и правда лежали на ее столе. Они выпили как следует, а на прощание мажор шепнул, что, кажется, эта история заканчивается, бузить надоело и вообще пора бабки делать. Так думали не все — из-за того и ссорились.
