Им везло: Последние горы в месте перехода заметно понижались, словно бы проседая. Это было царство поросших лесом хребтов, разделенных долинами. Тысячелетия сгладили некогда острые вершины, придав им форму таянских курганов; летом здесь царствовали травы и странные белые, словно вырезанные из бархата цветы, про которые особенно любили петь гоблины, называя их Слезами Инты.[12]
Путешествие выходило не слишком обременительным, и не будь поставлено на карту столь многое, Рамиэрль получал бы от него удовольствие. Теперь же эльфа одолевали дурные предчувствия, особенно невыносимые по ночам, когда уставшая Криза крепко спала, а Роман, которому для восстановления сил требовалось много меньше времени, час за часом вглядывался в темное небо, усыпанное огромными, как это бывает лишь в горах, звездами. Казалось, они забрели в места, где отродясь не было никакой магии. След Уанна тоже не ощущался. Рамиэрль пытался найти мага-одиночку и посредством волшбы, и выискивая следы прошедшего раньше. Напрасно. Уанн как в воду канул. Либо воспользовался иными путями, о существовании которых Рамиэрль мог лишь догадываться, либо погиб, и именно его смерть эльф почувствовал в доме Рэннока.
Рамиэрль так и не смог понять, кого же он потерял — отца, Эмзара, Уанна, Рене, Герику… Все они были ему дороги, любой из них мог в смертный час вспомнить барда и обладал достаточной силой, чтобы послать Последний зов. Ум навязчиво подсказывал, что столь острой будет боль от самой страшной потери, но мысль о смерти отца Роман гнал прочь. Не потому, что был готов выкупить его жизнь ценой другой, кроме, разумеется, собственной. Просто, пока он не знал кто, они все оставались живы. Все!
Наступало утро. Криза протирала глаза, потягиваясь, как горная рысь, весело бежала умываться, разводила огонь… Орка свято придерживалась обычая своего народа, согласно которому мужчина, если рядом женщина, не должен унижать себя приготовлением пищи. Каким-то образом девчонка умудрялась создавать на походном костерке кушанья, достойные самой Красотки Гвенды. Затем они пускались в путь и шли до самого вечера.
Эльф с оркой почти миновали хребет, тянувшийся вдоль Большого Корбута, но более низкий и пологий, когда оказались в окруженной горами равнине, похожей на дно высохшего озера. Снега там не было, и Романа поразила странная трава, серебристо-седая и шелковистая, как волосы пожилой женщины. Дул легкий ветер, и по равнине перекатывались серебряные волны. Душу эльфа невольно охватила тоска, горькая и светлая, как последние слезы, когда потеря уже оплакана и наступает облегчение. Рамиэрль коснулся чуткими пальцами гитариста шелковистых травинок, показавшихся странно живыми.
— Здесь вся беда и проходила. Так давно-давно.
— Беда? — переспросил Роман. — Какая беда?
— Старая беда, — шепотом пояснила Криза. — Это Седое поле. Здесь они ходили биться. Созидатели и те, кто пришел. Они все погибшие, а трава стала седая от горе. Это Подзвездное плакало о тех, кто его создавать. Новые не хотели, чтобы другие видели плач земля, и запретили сюда ходить. Мы тоже были трусливыми, мы боялись за дети и уходили за горы.
— Но вы не забыли, хоть вам и было приказано забыть, — откликнулся Рамиэрль. — Не суди своих предков слишком строго.
— Я не сужу, — вздохнула Криза. — Но я хотела, чтобы это лучше была грустная сказка. А она стыдная. Тут должна быть еще колодец, из которого текут слезы всегда. Пойдем искать.
Они искали колодец до ночи, но не нашли ничего. Только шепчущую о чем-то седую траву. Лишь на закате над долиной проплыла стая странных белых птиц. Они летели клином и кричали мелодично и жалобно.
— Я тоже знаю про них. Это Белые Птицы, души тех, кто погибал на этом поле. Они вечно летать здесь и вечно звать.
Рамиэрль промолчал. Даже если эти птицы были просто птицами, не стоило разрушать очарование легенды, самой красивой и страшной из рассказанных Кризой. Сам не зная почему, эльф взял с собой прядку седой травы, спрятав туда же, где хранил иммортели с могилы Мариты. Криза с удивлением посмотрела на своего попутчика, подумала и сделала то же самое.
— Я принесу это для дедушки, — с гордостью сказала она, — а то даже он не ходить здесь. Теперь я могу сказать, что всё как рассказывают. Кроме колодца, — честно добавила она.
2
Тенькнула птица, ветер легонько пошевелил тонкие молодые ветви… Прозрачные капли нехотя скользили по золотистым сережкам и стекали вниз, на мерцающий лиловый камень.
Как это похоже на слезы, подумал Клэр Утренний Ветер, проследив взглядом их падение. Эту заросшую белой ветреницей поляну, окруженную стройными буками, они нашли на рассвете. И вот Эмзар пятый час сидел рядом с могилой брата, положив руку на аметистовое надгробие. Клэр сначала стоял поодаль, потом, видя, что Снежное Крыло ничего не замечает, подошел поближе. Как ни странно, Эмзар услышал и, вздрогнув, поднял темноволосую голову, нетерпеливо откинув падающую на глаза прядь.
— Хорошее место, Клэр. Думаю, если б Астени мог выбирать, где ему остаться, он выбрал бы такую поляну и… — Владыка Лебедей запнулся и махнул рукой. — Я знал, что он не вернется, но надеялся, что это не будет так сразу… И так страшно!
— Но откуда эти аметисты?
— Разве это не очевидно?
— Для меня — нет…
— Герика. — Эмзар поднялся на ноги и нарочито тщательно принялся расправлять складки плаща. — Ты больше не должен думать о мести, Клэр. За Тину рассчитались сполна. Смотри… Вон туда смотри, где кривое дерево, и дальше, чуть влево… Да, там… Только пригнись, я сидел, потому и увидел.
— Но Геро ничего не могла, ты же ее видел.
— Не могла, но смогла… Так похоронить Астени под силу только ей, ведь Эстель Оскора — порождение этой земли. Значит, она пережила бой, а здесь был бой, я уверен. Астени погиб, а Герика… скорее всего, потеряла голову, и то, что в ней спало, вырвалось на волю. К счастью, она пришла в себя, раз вспомнила про Астени. А вот Эанке и всех, кто с ней был, хоронили волки.
— Чудовищно…
— Не говори глупостей! — Голос Эмзара стал жестким. — Это первая хорошая новость с тех пор, как Рамиэрль пошел за Белым Оленем. Сила Тарры оживает в этой смертной. И, клянусь Великим Лебедем, Геро сумеет ее взнуздать.
— Но что она сотворила с… Эанке и остальными… — Клэр пересек полянку и раздвинул зеленеющие ветви шиповника. — Наверное, надо их… то есть то, что мы нашли, забрать в Убежище?
— Они сами выбрали свою судьбу, и та их настигла. Эанке проклята, и пусть это проклятие останется с ней. Я не знаю, что может прийти с ними на Остров, а рисковать всеми, кто там остался, нельзя.
Клэр согласно наклонил голову.
— Да будет так. Простить я не могу, забыть — тоже. Постараюсь об этом не думать. И все же я рад, что Геро… заплатила мой долг. Мне было бы тяжело убить женщину.
