Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Это указывает на вторую проблему — узурпацию политической повестки новыми, узко определяемыми маргинализованными группами. Это отвлекает внимание от старых и крупных групп с куда более серьезными проблемами. Значительная часть белого американского рабочего класса оказалась в подгруппе, переживающей опыт, сравнимый с опытом афроамериканцев в 1970-х и 1980-х гг. Тем не менее левые активисты, по крайней мере до недавнего времени, не обращали особого внимания на усугубляющуюся проблему наркомании или на судьбы детей, выросших в бедных неполных семьях в сельских районах Соединенных Штатов. Сегодня у прогрессистов нет амбициозных стратегий противостояния перспективе массовой потери рабочих мест в процессе автоматизации или роста неравенства доходов, вызванного внедрением новых технологий, а ведь это может грозить всем американцам, будь то белые или чернокожие мужчины или женщины. С похожей проблемой столкнулись и европейские левые партии: за последние десятилетия французские коммунисты и социалисты потеряли значительное число избирателей, которые предпочли «Национальный фронт». Аналогичный отток избирателей от немецких социал-демократов произошел на выборах 2017 г., после того как те поддержали решение Ангелы Меркель принять сирийских беженцев{10}.
Третья проблема современных трактовок идентичности заключается в том, что они могут угрожать свободе слова и, в более широком смысле, рациональному дискурсу, необходимому для поддержания демократии. Право высказывать любые идеи, особенно в политической сфере, является одним из краеугольных камней либеральной демократии. Однако преимущественное внимание к идентичности препятствует содержательной и непредвзятой дискуссии. Сосредоточившись на жизненном опыте групп с разной идентичностью, мы ставим субъективные эмоциональные переживания выше их рационального осмысления. По словам одного из наблюдателей, «наша политическая культура характеризуется на микроуровне слиянием мнений конкретного человека с тем, что он воспринимает как свое исключительное, постоянное и подлинное „я“». Искреннее личное мнение получает преимущество перед аргументированными рассуждениями, которые могут заставить человека отказаться от таких мнений{11}. То, что некий аргумент может оскорблять чье-либо чувство собственного достоинства, часто оказывается достаточным основанием для того, чтобы его отвергнуть, и эта тенденция закрепляется преобладающим в соцсетях форматом короткого обмена репликами{12}.
Как объяснил Марк Лилла, политическая стратегия, нацеленная на создание левой коалиции из различных групп идентичности, также малоперспективна{13}. Нынешняя дисфункция и упадок американской политической системы связаны с крайней и постоянно растущей поляризацией американской политики, в которой рутинное управление превратилось в состязания по конфронтационной эквилибристике и угрожает политизировать все институты страны. Вина за это лежит и на правых, и на левых — но в разной степени. Как утверждают Томас Манн и Норман Орнстейн, Республиканская партия гораздо быстрее скатывается к экстремистским взглядам, выразителем которых является «Партия чаепития», чем Демократическая партия — к левым{14}. Но и левые постепенно «левеют». Так, обе партии реагируют на сигналы, которые двухпартийная избирательная система и народные праймериз посылают активистам, чутко реагирующим на изменения конъюнктуры. Активисты, озабоченные в первую очередь вопросами идентичности, редко представляют электорат в целом; их программы часто вызывают отторжение у большинства умеренных избирателей. Более того, сама природа современной идентичности с ее акцентом на жизненном опыте создает конфликты внутри либеральной коалиции. Разногласия по поводу «присвоения культуры» настраивают друг против друга чернокожих и белых прогрессистов{15}.
Последняя и, возможно, самая значительная проблема политики идентичности в том виде, в каком она сегодня практикуется левыми, заключается в том, что она стимулирует рост политики идентичности правого толка. Политика идентичности порождает политкорректность, оппозиция которой стала одним из основных мобилизующих факторов для правых. Поскольку этот термин стал центральным вопросом президентских выборов 2016 г. в США, необходимо немного отступить назад и задуматься о его происхождении.
Под политкорректностью понимаются вещи, о которых нельзя говорить публично, не опасаясь резкого морального осуждения. Каждое общество сталкивается с идеями, которые противоречат базовым принципам его легитимности и поэтому считаются недопустимыми в публичном дискурсе. В либеральной демократии можно свободно верить и говорить в приватной обстановке, что Гитлер был вправе убивать евреев или что рабство было полезным институтом. Право говорить о подобных вещах даже защищено Первой поправкой к Конституции США. Однако любой политический деятель, отстаивающий такие взгляды публично, рискует попасть под мощнейшее моральное давление общества, поскольку эти идеи противоречат принципу равенства, провозглашенному в американской Декларации независимости. Во многих европейских демократиях, не разделяющих абсолютистского американского подхода к обеспечению свободы слова, подобные заявления на протяжении многих лет относятся к разряду противозаконных.
Однако социальный феномен политкорректности гораздо сложнее. Постоянное появление новых идентичностей и изменение рамок приемлемых высказываний трудно отследить: канализационные и смотровые колодцы (manholes) сменили название на «технологические люки» (maintenance holes), название команды Washington Redskins очерняет индейцев, использование местоимения «он» и «она» в «неправильном» контексте может быть истолковано как пренебрежение интерсексуалами или трансгендерами. Видному биологу Эдварду Уилсону однажды вылили ведро воды на голову за предположение о том, что некоторые гендерные различия имеют биологические основания. Ни одно из этих слов не имеет никакого значения для основополагающих принципов демократии; они всего лишь бросают вызов достоинству конкретной группы и означают недостаточное понимание или сочувствие к ее проблемам.
В итоге крайние формы политкорректности оказываются прерогативой относительно небольшого числа левых писателей, художников, студентов и интеллектуалов. Но консервативные СМИ представляют их как сторонников левого движения в целом, да еще и в гиперболизированном виде. Это может объяснить один удивительный аспект президентских выборов 2016 г. в США — неизменную популярность Дональда Трампа среди ключевой группы его сторонников, несмотря на поведение, которое положило бы конец карьере любого другого политика. Во время своей кампании он насмехался над журналистом-инвалидом, хвастался тем, что лапал женщин, и назвал мексиканцев насильниками и преступниками. Хотя многие из его сторонников, возможно, не одобрили каждое конкретное заявление, им импонировала его бескомпромиссность и нежелание идти на поводу у требований политкорректности. Трамп оказался идеальным выразителем этики искренности, характерной для нашего времени: он может быть лживым, злобным и нетерпимым, он может говорить и делать то, что не приличествует президенту, но, по крайней мере, он говорит то, что думает.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
