Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Я промываю рану и бинтую ей руку, вполуха слушая, как она не рассчитала расстояние, когда прыгала через скамейку. Подогрев стакан смородинового сока, я вручаю ей напиток. Она, икая от плача, пьет, свернувшись у меня калачиком на коленях.
А потом Кэролин с Валери возвращаются из похода по магазинам, нагруженные сумками, и Кэролин расспрашивает нас про локоть Дейзи, про скамейку и про то, промыла ли я как следует рану перед тем, как замотать (разумеется), и мы, разбирая сумки, болтаем. Валери купила мне открытку с пожеланием удачи к экзаменам. Потом возвращается Боб, и он тоже хочет знать про локоть и про скамейку, а еще про то, как прошла встреча с полицией с утра, и Дейзи внезапно вспоминает, что офицеры все утро опрашивали учеников в школе, и мы все хотим послушать об этом.
А потом пора ужинать, а потом уже темно, а потом бьет девять часов вечера, и я ничего не повторила, и я знаю ровно столько же по биологии, сколько знала сегодняшним утром, – то есть почти ничего. Валери предлагает погонять меня по вопросам, но я отказываюсь: нет смысла заниматься в столь поздний час. А еще я не хочу, чтобы она знала о моих плохих отношениях с естественными науками: она в биологии просто профи.
Я удаляюсь в комнату и устраиваюсь поуютнее под одеялом, размышляя о том, как прошел бы сегодняшний день, если бы все было как обычно. Бонни захотела бы вечером поготовиться в одиночестве, но днем мы бы точно встретились. Она умудрилась бы натаскать меня на экзамен, не заставляя чувствовать себя глупой, помогла бы с темами, где у меня еще были шансы, и успокоила бы насчет того, чего я совсем не знаю. Я бы подразнила ее за то, что она умничает, и еще за то, что она помешана на учебе.
Я скучаю по Бонни. Я скучаю по Бонни, которую знала.
Я включаю новости Би-би-си: там как раз показывают интервью с бывшим детективом. Он медленно и снисходительно рассуждает о том, как в нынешнем обществе с его манией слежки «невозможно, совершенно невозможно» долго оставаться незамеченным. Но ведь у них получилось! Уже четыре дня их не могут найти. Если бы все было так просто, их бы сразу поймали. Журналистка тоже задает ему этот вопрос, но детектив лишь повторяет свою реплику, почти слово в слово, и интервью заканчивается. М-да, очень информативно.
Я выхожу в Сеть и быстро просматриваю сайты с новостями и Твиттер, чтобы проверить, не пропустила ли я каких-нибудь важных сообщений по делу. Я нахожу лишь длинную аналитическую статью в «Телеграф» о том, как это «происшествие» характеризует отношения между учителями и учениками «в эпоху социальных сетей». Журналист в трех параграфах описывает собственную подростковую влюбленность и дважды упоминает Бонни по имени.
Почему газеты и радиостанции не могут ограничиться тем, чтобы просто излагать факты? К чему эти комментарии и догадки? Зачем они постоянно напоминают нам, что Бонни школьница? Казалось бы, сказали раз – и хватит, но нет. Постоянно об этом говорят, просто везде. Школьница Бонни Уистон-Стэнли. Школьница, школьница, школьница. Будто единственное, что важно, – это ее возраст. Мне не очень хочется размышлять, почему это так. Думать про то, что Бонни с мистером Коном «влюблены» друг в друга, – уже странно и противно, но в миллион раз хуже думать о том, что он стал ухаживать за ней, несмотря на ее возраст. Или как раз благодаря ему?
Это уже совсем похабщина какая-то. От этих мыслей меня тошнит, и я очень, очень стараюсь прогнать их из головы.
Еще одно слово, от которого никуда не скрыться: «хорошая». С самого первого дня, как Бонни пропала. Будто все редакторы и журналисты собрались вместе и решили, что подадут историю именно так: Бонни была хорошей девочкой, которая никогда бы на это не решилась. Все источники находят это таким интригующим. Почему девочка вроде Бонни пошла на такое, словно было бы менее удивительно, если бы это была какая-то другая девочка. Что бы это вообще ни значило.
Так странно обо всем этом читать. О том, что Бонни была «хорошей». Я-то не идиотка; я знаю, что это значит. Это не значит «та, которая заправляет постель по утрам, не грубит старушкам, ходит в церковь». Это еще значит, что она белая и происходит из среднего класса. Необязательно говорить об этом открыто, чтобы я поняла. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, как устроен наш мир.
Что бы сказали газеты, если бы это была не Бонни, а какая-нибудь девочка из микрорайона, где я провела детство? Что бы сказали, если бы это была я сама? «Чего ожидать от подобного воспитания», – сказали бы они. Говорили бы, что социальные службы работают из рук вон плохо. Привели бы статистику по неудачным усыновлениям, по детям наркоманов, которые заканчивают школу без сертификата или попадают в тюрьму. Никто бы не сказал, что я была «хорошей». Никто бы даже не поинтересовался, была ли я хорошей.
Или давайте уж начистоту. Есть вероятность, что про дело не стали бы говорить вовсе. Или посвящали бы ему гораздо меньше газетных полос. Я, с моим равнодушно-хмурым выражением лица, с моей не-вполне-белой-но-непонятно-какой кожей, скалюсь с первой газетной страницы? Да никогда. Меня на первую страницу не поставят – в отличие от Бонни, с ее исправленным прикусом, зализанными волосами и безмятежной улыбкой.
Понимать это все совсем не весело. У меня ноет под ложечкой. И я думаю о Бонни в совершенно новом свете. С возмущением. Она сделала ужасную глупость, но все на ее стороне! Ее фото попадает на обложки газет. Разве это справедливо?! Разве это все справедливо?
Я знаю, что сейчас важнее вернуть Бонни домой. Я знаю: хорошо, что газеты переполошились и печатают ее фото. Чем больше людей смогут узнать в лицо ее и мистера Кона, тем больше шансов их найти. Но неужели обязательно обставлять это так, что у меня внутри все холодеет?
Вот что меня беспокоит: когда Бонни вернется и люди забудут всю эту историю и стопки газет окажутся в мусорных ящиках, что будет с нами? Смогу ли я смотреть на Бонни и видеть мою лучшую подругу или она превратится в застывшее фото с первой страницы? Как вернуться к нормальной жизни?
Разговоры, которые приобрели новый смысл, когда Бонни сбежала
«Упустившая»: За три месяца до событий
– Как думаешь, я многое упустила?
– Упустила? Из чего?
Мы вдвоем пришли в «Топшоп», чтобы выбрать Бонни наряд на свадьбу ее двоюродного брата. Я просматривала ряды вешалок, а Бонни стояла рядом, кусая ноготь. Бонни на многое способна, но ходить по магазинам в одиночестве она совершенно не умеет.
– Ну… ты знаешь. Всякие подростковые штуки.
– А, подростковые штуки. – Я закатила глаза, все еще понятия не имея, о чем она.
– Я уже почти закончила одиннадцатый класс и ни разу не получала выговора. Это странно?
– Угу. – Я достала ярко-желтый топик и подняла его вверх, расплываясь в широкой улыбке.
– Идс, – жалобно протянула она то ли по поводу моего ответа, то ли по поводу топика.
Я повесила топик обратно и переместилась к следующему ряду, а Бонни тащилась за мной, как Дейзи за Кэролин по супермаркету.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
