Он сел к ней спиной. Лиз сидела напротив, явно ничего и никого не замечая, кроме своего спутника. Кенди пыталась убедить себя, что Джастин просто пришел пообедать с одной из своих сослуживиц.
Однако все было напрасно. Это совсем не походило на деловой обед. Никто из них и не думал притворяться, что их привели сюда деловые интересы. Совершенно очевидно, их серьезный разговор носил явно личный характер. Они были поглощены друг другом. Лиз выглядела усталой, даже измотанной. Джастин сочувственно касался ее руки. Она говорила и говорила и не могла остановиться.
Позабыв о матери, Кенди напрягла слух.
– Ты должен понять, – взволнованно повысила голос Лизбет. – Пожалуйста, пойми, Джастин.
Он выглядел встревоженным. Она не расслышала, что он ответил, но видела, как он наклонился к ней. Похоже, это не успокоило Лиз.
– Я так больше не могу. – Ее голос становился все громче. – Говори, что хочешь. Не могу.
Кенди словно получила пощечину. У нее даже голова откинулась назад. Она уже было встала, чтобы подойти к их столику, но вдруг остановилась.
– Нельзя делать больно ей, – услышала она слова Лиз. – Она такая хрупкая и беззащитная. А я? Я не в счет? Мне не больно?
Джастин взял ее руки в свои и держал, не отпуская. Это был жест нежности. Он хотел успокоить ее. Но Лиз высвободила свои руки и гневно посмотрела на него.
– Все вы одинаковы. Вы думаете, что деловая женщина отлита из стали. Что нам все по плечу. Это нечестно.
В ее голосе звучала ярость, но в глазах стояли слезы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Остаток дня Кенди твердила про себя – наверное, Лизбет просто делилась со старым другом своими заботами. Но у нее не шло из головы выражение маминого лица – ведь Джудит Нилсон прекрасно разбиралась в повадках неверных мужей. Хоть она и отрицала это, но сегодня выглядела так, будто увидела что-то ужасное. Она не признавалась, что слышала их разговор, но тогда почти сразу оплатила счет и ушла.
Кенди поехала в Центр, где занялась разборкой бумаг и перепечаткой документов. Как всегда, Джудит попыталась отговорить ее, но особенно не настаивала – сказала, что у нее разболелась голова и что она едет домой. Джудит и вправду плохо выглядела.
Сама Кенди старалась не обращать внимания на овладевшее ею нехорошее предчувствие. Она даже не заметила, с какой нерешительностью вел себя Дэйв, примостившийся у нее на краешке стола. Услышав телефонный звонок, Кенди каждый раз нервно вздрагивала – надеялась, что это Джастин. Но он не звонил.
Когда дел больше не оставалось и прибыла вечерняя смена, Кенди пришлось пойти домой. В полузабытьи она спустилась в метро.
Она вошла в квартиру, и из раздумий ее вырвала скрипичная музыка, со страстной тоской лившаяся из гостиной. Так, значит, Джастин дома. Кенди в нерешительности остановилась.
Она не хотела с ним сталкиваться. Слишком многое стояло между ними – изумительная необузданная страсть предыдущей ночи и заряженное молниями равнодушие последовавшего за ней утра, а теперь еще и эта его встреча с Лиз, случайным свидетелем которой стала Кенди. Но все же она расправила плечи и решительно вошла в комнату. С проблемой нужно встретиться лицом к лицу, и отсрочка ничего не даст.
Кенди ожидала увидеть Джастина в кресле, но ошиблась. Она хорошо знала, как ему нравилось слушать музыку: сидя в кресле, голова откинута назад, глаза прикрыты. Но сейчас он стоял у окна, без пиджака, а темный жилет и узкие брюки подчеркивали его стройную фигуру и делали Джастина еще выше. Он смотрел через окно на улицу, а в руке держал скрипку.
Кенди встала как вкопанная, и все мысли вдруг вылетели у нее из головы.
– Так это ты играл? – выпалила она. Джастин спокойно обернулся. Он стоял в тени, и лица нельзя было разглядеть, но Кенди поняла, что он уже надел привычную маску.
– Да, – равнодушно произнес он.
Она сделала несколько шагов ему навстречу. Джастин наклонился, достал футляр и осторожно положил туда скрипку. Кенди завороженно наблюдала за отточенными движениями, вспоминая длинные, чувственные пальцы, которые касались ее кожи прошлой ночью.
Она кашлянула и неестественно громко сказала:
– Я раньше не слышала, как ты играешь на скрипке.
– Я уже давно не играл.
Кенди воспользовалась этой темой, чтобы не касаться прошлой ночи.
– Ты всегда играл на скрипке?
Ужасно глупо – обычно такие вопросы школьницы задают при первом знакомстве с мальчиком. Чтобы достичь такого чистого звука, нужно было играть всю жизнь. Она расстроенно закусила губу.
Джастин наблюдал за ней, слегка прикрыв глаза, а потом холодно ответил:
– С трех лет. Мама считала, что нужно уметь на чем-нибудь играть ради страховки.
– Страховки? – эхом повторила Кенди. Он пожал плечами.
– Там, где родилась моя мать, не очень ценилось образование. Постоянной работы было мало. Мама считала, что игрой на скрипке всегда можно заработать на хлеб.
– А откуда твоя мать?
– Магда Штайниц, оперная певица. Ты разве не знала?
Кенди стало не по себе – вот еще одно свидетельство того, как мало она знала о Джастине.
– Нет, – ответила она. – Побывав у твоей тетушки, я решила, что ты сирота.
Джастин рассмеялся.
– Мама жива и здорова. Когда-нибудь ты с ней познакомишься.
– Ты не хотел, чтобы она была на свадьбе? – с усилием проговорила Кенди, стараясь, чтобы в голосе не слышалось обиды.
– Она не похожа на других матерей. – Он помолчал немного, потом продолжал: – Ее работа требует от нее жертв. У таких людей время расписано на годы вперед. Она развелась с отцом, когда я еще был маленьким. Задолго до того, как мы приехали в Англию. Я с ней почти не виделся. Мы, конечно, друзья, но… – тут он снова пожал плечами, – нельзя разыгрывать родственные отношения там, где их нет.
Это было сказано на удивление холодно. Кенди поежилась.
– А отец?
– Преподавал философию и был своего рода скитальцем. Работал в разных университетах в Европе и в Штатах, а потом умер. Наверное, слишком вымотался.
Красивое лицо помрачнело от воспоминаний, и боли в нем вдруг стало больше, чем холодности.
– Он пытался сохранить отношения с твоей мамой? – спросила Кенди.
У Джастина сжались губы.
– С Магдой? Возможно. Он так и не смог свыкнуться с тем, что она ушла от него. Все ждал, когда она вернется.
Кенди вдруг представила себе, как ребенок пытается убедить умного, но слишком увлеченного отца, что обожаемая им женщина не вернется.
