— Хорошо. Ты провела прошлую ночь в его номере?
Хизер в удивлении посмотрела на мужа.
— Что?..
— Отвечай мне, черт возьми! Прошлой ночью ты была в номере Лоренцо?
Ее глаза сверкнули от гнева.
— Да, — ответила она. — А в чем, собственно говоря, ты меня обвиняешь?
— А разве тебе не ясно? Ты всегда видела в нем то, что хотела видеть, не обращая внимания на его поступки. Ты дура, а я был дураком, женившись на тебе.
— Тебя никто не заставлял делать это! — воскликнула она. — Ты сам настоял на браке.
— Да, и теперь поплатился за это с лихвой. Я считал тебя самой прекрасной женщиной в мире. Я думал, что вся земная красота и честь сосредоточились в тебе — единственной настоящей и честной женщине в мире алчности и предательства. Я знал, что ты не любила меня, когда выходила за меня замуж. Но прошло время, и я позволил себе поверить… Но не успел я отвернуться, как ты рванула к нему… в его номер, в его постель.
— Ренато…
— Ты спала в его постели?
— Да! — пронзительно крикнула она.
Только теперь он понял, как сильно хотел, что бы она ответила «нет». В его ушах гудел оглушительный шум. Он был как в предсмертной агонии. Ренато — сицилиец. А в этой стране измена жены могла привести к кровопролитию и вражде, длящейся века. Но единственным его желанием сейчас было, чтобы она забрала свои слова обратно. Чтобы все стало как раньше, чтобы он снова поверил в нее. Потому что, если она предательница, ничто в этом мире гроша ломаного не стоило.
— Ты слышала, что ты только что сказала? — гневно спросил он. — Нет, не отвечай. — Он поднял руку в знак протеста. — Ты говорила мне это много раз. Я должен был прислушаться к тебе давным-давно, когда ты пыталась объяснить мне, что для меня нет никакой надежды. Но у меня не очень хорошо получается слушать то, что меня не устраивает, как ты верно всегда подмечала.
— Ренато… о чем ты?
Он горько рассмеялся.
— Я сдаюсь. Ты победила… Ты и этот парень, который так сильно пленил твое сердце, что для меня не осталось даже щелочки, чтобы подобраться к нему. Если ты хочешь его, ты его получишь. Я все устрою.
— Ты имеешь в виду… ты позволишь мне выйти за Лоренцо?
— А что еще я могу сделать?
— А как же мама?
— С ней будет все в порядке, если она увидит, что я рад такому стечению обстоятельств.
— А ты… рад?
Он не произнес ни слова, но ответ она могла прочесть в его глазах.
— Ты переживала нечто подобное, — тихо произнес он. — Может быть, чему-нибудь меня научишь.
— Рад?
— Это тебя больше не касается. Мы могли бы быть счастливы. Или, по крайней мере, я так думал. Я любил тебя и думал, что со временем смогу надеяться на ответное чувство. Я не предполагал, что у тебя такое упрямое и жесткое сердце. Почему, по-твоему, я попросил маму стать посредником? Потому что понимал, что слишком мало времени прошло, чтобы ты успела забыть о нем. И если бы я подошел к тебе сам, со своими разговорами о любви, ты только еще больше отдалилась бы от меня.
— Но ты же знал… я хочу сказать, что между нами даже тогда возникло…
— Да, желание, но не любовь. Иногда я чувствовал, что ты хочешь меня, но телом, не сердцем. Сердца мне не досталось. Если бы ты только знала, сколько раз я мечтал о том, чтобы ты посмотрела на меня так, как смотрела на него. Я старался сохранять чисто деловые отношения, не тревожить тебя, но тогда, на развалинах храма… я… — Он вздохнул. — Я не всегда мог придерживаться своих правильных намерений. И все время я любил тебя так отчаянно, что надеялся, ты увидишь это и поймешь. Но ты так ничего и не увидела, да ты никогда и не хотела это видеть. Ты целиком и полностью принадлежала Лоренцо. Когда мы разговаривали с тобой о том дне на лодке и о том, что могло бы произойти, ты сказала, что любила его. Я ответил тебе, что любовь — сложная штука, особенно когда это иллюзия. Как же я хотел тогда, чтобы ты сказала, что твоя любовь к Лоренцо была иллюзией. Я затаил дыхание, моля Господа Бога, чтобы ты произнесла эти слова. Но ты не сказала их. И я знаю, почему.
Его лицо было белым, как простыня. И впервые она увидела в его глазах беззащитность и страдание. Она протянула вперед руку, но он отмахнулся.
— Мне стоило отпустить тебя тогда, — сказал он наконец. — И ничего бы не произошло. Но… это произошло. Я осознаю, что вина за все лежит полностью на мне, и не жалуюсь.
— Не могу поверить, что ты говоришь все это, — прошептала она.
— Да? Что ж, я стал совсем непохож на себя с тех пор, как узнал тебя. — Он вздрогнул. — Я все устрою для вас, но только уходи быстрее. Я не знаю, сколько еще смогу держать себя в руках.
— Ренато…
— Ради бога, иди! — Он был разъярен. — Убирайся отсюда и сделай так, чтобы я больше никогда тебя не видел!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Она подошла к нему.
— Я не собираюсь никуда уходить. Ты мой муж, и я люблю тебя. И я всегда буду рядом с тобой, где бы ты ни был.
— Не играй со мной в эти игры, — сурово сказал он. — Ты уже призналась, что спала с ним.
— Я такого не говорила. Я сказала только, что прошлой ночью спала в постели Лоренцо. — Она взяла Ренато за руки и легонько встряхнула их. — Но я не говорила, что Лоренцо был со мной.
— Что? — спросил он шепотом.
От его жалкого вида у нее закололо сердце.
— О, дорогой! — Она коснулась его лица. — Какой же ты дурачок! Пока я спала в постели Лоренцо, он был в полицейском участке.
— Что ты сказала?
— Он провел ночь за решеткой. Почему, по-твоему, он выглядит так, будто спал в одежде? Потому что это именно так и было.
Он смотрел на нее, и ее слова будто рассеивали тучи, скопившиеся над его головой. И теперь вдруг солнце начало ярко сверкать, зазвенели колокольчики и затрубили фанфары.
— Он позвонил мне вчера из полиции. Его арестовали за вождение в нетрезвом состоянии и стычку с полицейским. Я решила, что лучше как можно быстрее приехать. Мамы дома не было, и я подумала, что чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше. Я села на первый же самолет в Лондон, поехала сразу же в полицейский участок, но не смогла вытащить его. Они боялись, что он сбежит из страны. Поэтому ему пришлось провести ночь в камере. А я поехала в его номер в отеле. Было бы глупо платить еще за один номер, когда эт…
Его губы, с силой прижавшиеся к ее губам, заставили ее замолчать. Чувства, которые владели ими обоими, нельзя было передать словами. Признание в любви для каждого из них было неожиданностью. Из-за своей гордости они годами могли бы не сказать этих слов друг другу. Радость, счастье, безумное облегчение сплелись в их поцелуе.
