И давали Ему пить вино со смирною,
но Он не пришел.
От Марка, гл. 15: 22-23.
От отпихнул чашу в сторону. Солдат пожал плечами и потянулся за его рукой. Второй солдат уже держал другую руку. Когда вернулось сознание, он неудержимо задрожал, чувствуя режущую боль в местах, где веревки впивались в кожу запястий и лодыжек. Он боролся с болью.
Затем Глогер почувствовал, как что-то холодное прикоснулось к его ладони. Оно было тяжелым, но заняло мало места, прямо в центре ладони. Раздался звук, совпадающий с ритмом его сердцебиения. Глогер повернул голову и посмотрел на ладонь. Он увидел руку мужчины.
В ладонь вбивали большой железный костыль. Солдат орудовал деревянным молотком, а Глогер лежал на тяжелом деревянном кресте, положенном плашмя на землю. Наблюдая, он удивлялся, почему не чувствует боли. Солдат взмахнул молотком сильнее, так как костыль встретил сопротивление дерева. Дважды он ударил мимо костыля и попал по пальцам Глогера.
Повернув голову, Карл Глогер увидел, что второй солдат вбивает другой костыль. Очевидно, он много раз промахивался, так как пальцы на этой руке были окровавлены.
Первый солдат закончил с рукой и принялся за ноги. Глогер почувствовал, как железо проскользнуло сквозь плоть, услышал удары молотка.
Потом с помощью примитивного блока солдаты стали поднимать крест в вертикальное положение. Глогер заметил, что он один. Никого в этот день больше не распинали.
Воздвижение креста закончилось.
Глогер ясно видел огни Иерусалима. Небо быстро теряло последние проблески света.
Скоро станет совершенно темно.
За казнью наблюдала маленькая толпа. Одна из женщин показалась ему знакомой. Глогер окликнул ее:
- Моника?
Но голос его сорвался, и сказанное слово в толпе не услышали. Женщина не смотрела вверх.
Затем Глогер почувствовал свое тело, обвисшее на гвоздях, целиком. В левой руке проснулась боль. Кажется, рука сильно кровоточила.
Странно, подумал Глогер, оказаться распятым. Ведь я явился сюда, чтобы быть свидетелем. Но теперь не осталось сомнений. Все прошло превосходно.
Боль в левой руке усилилась.
Он посмотрел на римских стражников, играющих в кости у основания креста, и улыбнулся. Игра поглотила их. Отсюда Глогер не мог различить обозначения граней костей. Он вздохнул. Движение груди добавило нагрузки на руки. Боль теперь стала очень сильной.
Он поморщился и попытался как-нибудь облегчить боль, упираясь спиной о дерево. Дышалось с трудом, боль начала распространяться по телу. Он сжал зубы. Это ужасно. Судорожно вздохнув и извиваясь в путах, он закричал.
В небе исчез последний луч света. Тяжелые облака закрыли луну и звезды.
Снизу доносились голоса
- Отпустите меня! - закричал он. - О, пожалуйста, отпустите меня!
Я всего лишь маленький мальчик.
- Убирайся ты, сука!
Боль переполняла его. Он судорожно ловил ртом воздух, уронив голову на грудь. Но никто не освободил его.
Немного позже он нашел в себе силы оглядеться. Движение отозвалось вспышкой боли в теле, и он снова изогнулся на кресте. Не хватало воздуха.
- Отпустите меня, пожалуйста. Пожалуйста, прекратите!
Каждая клеточка его тела, каждый мускул, каждое сухожилие были наполнены невозможной болью.
Он знал, что не доживет до утра, хотя раньше думал, что сможет.
В девятом часу возопил Иисус громким голосом:
Элои! Элои! Ламма савахоании? что значит: Боже Мой!
Боже Мой! Для чего ты меня оставил?
От Марка, гл. 15: 34.
Он закашлялся сухим, едва слышным звуком. Солдаты под крестом услышали его потому, что ночь была очень тихой.
- Смешно, - сказал один. - Вчера они поклонялись ублюдку. Сегодня они, кажется, хотели убить его - даже те, кто был ближе всех.
- Когда мы уйдем из этой страны, я вздохну с облегчением, - сказал его товарищ.
Они не убьют ребенка, думал он.
Снова голос Моники:
- Это слабость и страх, Карл, привели тебя к такому концу. Мученичество - обман.
Он кашлянул еще раз, и боль вернулась; но на этот раз она была слабее. Дыхание замедлялось.
Перед тем, как умереть, он снова заговорил:
- Это ложь... это ложь... это ложь... - пока дыхание не прекратилось.
Позднее тело похитили слуги врача, считавшего, что оно обладает особыми свойствами, так как ходили слухи, будто пророк не умер. Но труп вскоре стал разлагаться, и его уничтожили.
