Книга Вторжение - Дин Кунц

В насквозь мокрых от дождя серых брюках из хлопчатобумажной ткани и такой же рубашке, Майкл Рендер выглядел так, словно этот жуткий ливень только взбодрил его, прибавил сил, оказал на него такое же благотворное воздействие, как и на инопланетную растительность.

Двадцать лет пребывания в психиатрических клиниках пошли ему на пользу. Освобожденный от забот, связанных с необходимостью зарабатывать на жизнь и заботиться о пропитании и крыше над головой, обеспеченный благами, которые есть не у всех королей, имеющий возможность консультироваться у диетолога и пользоваться хорошо оборудованным тренажерным залом, он сохранил узкую талию, подкачал мышцы и не приобрел морщинок в уголках глаз и рта. В свои пятьдесят он мог легко сойти за мужчину, который только собирался отпраздновать сорокалетие.

Довольный эффектом, который произвел его внешний вид на Молли, Рендер улыбнулся.

Если уж говорить о сердечных эмоциях, ничто не может сравниться с долгожданной встречей отца и ребенка.

К Молли вернулся дар речи, и она порадовалась, не услышав в своем голосе дрожи. Никак не отразилось на голосе и другое: сердце Молли колотилось так сильно, что заставляло стучать одно о другое колени.

— Что ты здесь делаешь?

— А где мне еще быть, как не рядом с единственным оставшимся членом моей семьи?

— Я тебя не боюсь.

— Я тоже не боюсь тебя, детка.

Пистолет калибра 9 мм лежал в кармане дождевика. Она сунула правую руку в карман, сжала рифленую рукоятку, положила указательный палец на спусковой крючок.

— Собираешься снова застрелить меня? — в голосе слышался смех.

Рендер оставался таким же красавчиком, каким был и всегда, но раньше его отличало еще и сверхъестественное обаяние, настолько ослепляющее, что даже ее мать, молодая женщина, прекрасно разбиравшаяся в людях, не смогла перед ним устоять и стала его женой.

И очень скоро Талия столкнулась с последствиями своей наивности. Она приняла за любовь стремление подчинять. Убедилась на собственном опыте, что восхитительное стремление мужчин лелеять и защищать у Рендера трансформировалось в почти демоническую потребность контролировать все и всегда.

Мокрый от дождя, весь в воде, Майкл Рендер стоял перед Молли собственной персоной, крайне довольный собой. И все-таки в нем чувствовалась какая-то странность, Молли могла ее ощутить, но не определить. Его соблазняющие серые глаза светились изнутри — точно так поначалу светился ливень, — словно вода полностью заполнила его изнутри и теперь выплескивалась из глазниц.

— Я завязал с оружием, — заверил он ее. Оружие эффективно, но так безлико. Между помыслом и поступком полностью теряется эмоциональный аспект, убийство, совершенное оружием, очень уж быстро забывается. Через год или два воспоминания о таком убийстве не вызывают даже эрекции.

К тому времени, когда Молли исполнилось два года, ее мать уже досыта наелась иррациональной ревностью Рендера, его истериками, угрозами и, наконец, насилием. Выбрав свободу, пусть и ценой бедности, она ушла, захватив с собой кое-какие личные вещи и дочь.

— И позволь сказать тебе, Молли, когда мужчину во цвете сил сажают в одиночную камеру закрытой психиатрической клиники для преступников, пусть это и современная клиника со всеми удобствами, общение с женщинами в перечень их удобств не входит, поэтому, чтобы разрядиться, ему действительно необходимы все эротические воспоминания, какие он только выудит из памяти.

Во время и после развода Рендер поначалу грозился получить единоличную опеку над ребенком, потом согласился на совместную. Судебная система оказалась слишком медлительной для его взрывного характера, и когда судьи удаляли его из зала за неподобающее поведение, он устраивал скандалы Талии, часто в общественных местах, раскрасневшийся от ярости, выкрикивающий угрозы, чем только уменьшал свои шансы на получение совместной опеки. Пренебрежение судебными решениями привело к тому, что его посадили в тюрьму на тридцать дней и даже ограничили право на посещение ребенка.

— После года изоляции, — продолжал он, — я полностью забыл, какая она, твоя мать, вкус ее губ, вес ее грудей. В памяти остались только дешевые проститутки, — улыбка, пожатие плеч. — Твоя мать была занудной фарфоровой сучкой.

— Заткнись, — Молли не сумела повысить голос, хватило ее только на шепот. Как всегда, Рендеру хотелось доминировать, и, нужно отметить, Молли не могла противостоять ему, словно последних двадцати лет как не бывало и она снова превратилась в ребенка. — Заткнись.

— После двух лет воспоминания о твоих учениках с простреленными головами, с простреленными животами также не возбуждали. Пуля обезличивает. Пуля — это не нож, нож — не голые руки. Я понял, что удушение всегда остается в памяти живым. Это куда более интимный момент, чем нажатие на спусковой крючок. Достаточно подумать об этом, как все у меня встает.

Молли вытащила из кармана пистолет.

— Ага, — в голосе слышалась очевидная удовлетворенность, словно он и стремился к тому, чтобы его визит в таверну завершился таким вот противостоянием. — Я прошел долгий путь под проливным дождем, чтобы задать тебе несколько вопросов… но сначала расскажу тебе одну историю. Хочу, чтобы ты лучше понимала своего любимого старого отца.

Происходящее казалось ей ирреальным. Клаустрофобичным. Парализующим. Символичным.

Она стояла, зажатая челюстями прошлого и будущего, и челюсти эти сжимались, не давая дышать, шевельнуться, произнести хоть слово.

— Я провел двадцать лет под замком. В изоляции, лишенный общения. Ты просто должна уделить мне несколько минут. Выслушай мою историю, а потом я уйду.

Двадцатью годами раньше, когда Майкл Рендер собственными руками уничтожил последнюю надежду получить опеку над Молли, он прибег к другому средству убеждения, в котором теперь, по его словам, разочаровался: к оружию. Пришел в начальную школу Молли, чтобы забрать ее из класса. Попросил о встрече с дочерью под каким-то благовидным предлогом, но директриса сочла этот предлог неубедительным. Рендер понял, что вызывает подозрения, выхватил пистолет и убил директрису.