Мы женщины немолодые, всё же. Насчёт дряблости это они чушь сморозили. Ну, да я не в обиде. И всю дорогу до дома мы с Ифисой сидели как две мухи в липкой душной паутине и тряслись. Разве пауки у мух спрашивают о возрасте. Залезли, так и пропадай! Куснут, так и затрещишь своим хлипким скелетом. А вдруг ради издевательств или ещё каких извращённых влечений нападут? Лягнут ногой как копытом, крупом мощным задавят? Но всё же, зубы хотя и огромные у них, а травоядные они оказались, как и положено коням. Не тронули. Вид только устрашающий. Деньги взяли только оговорённую сумму. Уж потом мне Ифиса и рассказала, что вспомнила их, видела и общалась, когда они детками были, потому и не побоялась к ним сунуться. А в детстве были дети как дети. Даже милые. А вот пришло взросление, и откуда вылезло такое огрубление всех черт, такие патологические паразитические наклонности.
– Красочно обрисовала. Чем они занимаются, знаешь о том?
– Торгуют вне закона настоящей «Мать Водой». Нашли где-то в период смут и неурядиц целый склад священного напитка. Вот и торгуют теперь. По сию пору не иссякает запас. А чтобы они кого-то резали, да ещё отравленными ножами, не слышала я такого. Откуда у них они возьмутся?
– Кому надо, дадут. А жадным бессердечным дуракам всё равно на чём зарабатывать. Ведь скажут, ткните остриём, куда попало, а яд сам до сердца доберётся и его остановит. И ткнут!
– Откуда же твоя Инара таковых лихих парней знает?
– Не знает она их. И Сирт не знает. Но Сирт знает того, кто с ними общался именно ради приобретения «Мать Воды». Так я думаю.
– Таковых немало. Кто «Мать Воду» забыть не могут.
– Вот именно. Бывшие аристократы. Народ и понятия о зелье «Мать Вода» никогда не имел. И не имеет, понятно. Одни смутные легенды.
– Жалко мне Олу. Что случилось с её сыном? Он был такой хороший мальчик. Умный, талантливый. – Инэлия сокрушённо покачала головой. – Он является её гордостью, смыслом её жизни.
– Он и теперь не дурак. А таланты свои принёс Инаре как дань, ею презираемую. Она его попирает. Унижает. Использует, даря обещание своей благосклонности. Вот какова моя доченька! И не будь у Сирта в душе зависти к Руднэю, никогда даже Инара не заставила бы его принять такой подлейший умысел! На возможное убийство! Или он мечтает потом заменить Руднэя собою? Стать моим единственным духовным сыном? Стать мужем Инары и уже им вместе заменить меня в моей астрологической башне? Где они мнят рассчитывать будущие свои ходы, чтобы не запутаться в сложнейших и живых сетях Мироздания? Что за наивность, Инэлия! Кто я, а кто они? Они даже не понимают, что нечестивая душа дырявая! Она не в состоянии удержать в себе высшие знания о Вселенной. Но это хорошо понимает мой Руднэй. А я, Инэлия, сумею обучить кое-чему и его избранницу. У меня есть некоторое время для этого.
– Ты заметил, Тон-Ат, так откровенно мы с тобою разговаривали только у себя на нашей прекрасной Родине? И уже никогда здесь.
– Да. Спираль событий совершила свой очередной крошечный завиток длиною в нашу с тобою жизнь, и мы с тобою у исходной точки. Только на другом уже витке.
– Ты простил Хагора?
– Я и не думаю о нём никогда. В данном случае, простить и означает избавиться, облегчиться, испражниться от всего того, во что и превратилась наша с ним, некогда плодотворная исключительно для него, дружба учителя и ученика. Мне Хагор не дал ничего, кроме бед.
– Как же Кристалл, который тебе прислан Хагором?
– Разве он прислан мне Хагором? Он прислан Вендом своему сыну. Мне-то он зачем? У меня свой Кристалл. А я по истечении стольких печальных лет понял, что примирение необходимо для Паралеи. Она устала от опустошений, череды войн и неурядиц. Она заслуживает своего повторного расцвета. Эра всеобщего оскудения завершилась.
Они долго молчали, глядя на воду, и если Инэлия щурила глаза от нестерпимо ярких световых бликов, играющих на бирюзовой глади, то Тон-Ат смотрел как слепой, широко вперив свой золотой взгляд на противоположную береговую линию, поверх ближних гор, из-за которых просматривались пирамидальные вершины Хрустального плато, казавшиеся миражом.
– Плохо одно. Невеста не девственница. Руднэй девственник, а она нет. Дети будут не столь совершенны, как могли бы быть. Для чего путаный человек Воронов так поступил? Зачем столько лет провёл на Ирис? Оставил там двух человек из собственной же команды.
– А что ему наша Паралея? Ирис же была ему дорога. Он хотел хотя бы часть своей истончающейся жизни пожить там. Приятно чувствовать себя вне игры, наблюдая за мельтешением марионеток, верящих в свою самостоятельность. Побыть кем-то, кто вровень демиургу. А на Паралее он сам стал элементом навязанной ему программы.
– О чём ты, Инэлия?
– Почему ты думаешь, что на все твои вопросы есть ответы? Их не знает даже тот, кто сочинил нас с тобою. У людей Земли есть такая сказка. Я запомнила её, когда старый доктор рассказывал её моей девочке, моей первой Икри ещё в подземном городе. Когда пленённый повелительницей космического холода мальчик должен сложить слово «вечность» из льдинок. Разгадка заключается в том, что люди и есть такие раздробленные, замороженные неведением льдинки, беспомощные и никчемные в своей бессмысленной разобщённости. И только осознанно сложившись все вместе в единую формулу жизни, они и обретут совершенно новое качество, – вечность. Мальчику было проще, чем тебе. Его льдинки были бездушны, а и то задача была ему не под силу. Настоящие же и живые существа разбегаются всякую минуту по своей своевольной траектории, они не желают складываться в совершенную композицию, жертвуя своей мнимой свободой.
– Хочешь сказать, что мои усилия по обустройству планеты – пустое? И что права ты и твой Хор-Арх, выбравшие путь бездеятельного по сути своей созерцания? Ни во что невмешательства? Сделали своё, свыше порученное дельце, да и спите себе до скончания своих дней! А дни-то ваши всё короче, всё бессмысленнее, всё бесцветнее. Травки изучаете, ранки исцеляете, по головке гладите беспробудных дурачков? Вот у дочери твоей – второй Икри своих детей никогда не будет. Печальные последствия гибридизации во втором уже поколении.
Инэлия еле заметно покривила губы. То ли насмешка это была, то ли неудовольствие от затронутой темы. Или же горечь? – Икри сама сделала себя бесплодной, – сказала она. – Скинула своего первенца намного раньше срока, а от меня скрыла. И только после сильного воспаления во всём мне призналась. Еле спасла её…
– Вот как! – отозвался
