Лишь познав нестерпимую муку, лишь испытав в себе настоящий ад, добравшись до дна внутренней боли, когда само отчаяние пожирает последние остатки надежды, открывается дорога к счастью. В этом пламени через страдания очищается душа, подавляемые страхами и ненавистью истинные чувства открываются тебе, словно отраженные в зеркале, и ты впервые встречаешься с самим собой, не скрытым ширмой внутренней лжи и обмана. И тогда, когда дальше падать некуда, когда пропадает столь изнуряюще мучающее тебя чувство боли, ты испытываешь невероятную радость, легкость, настоящее откровение, ведь для тебя остается лишь одна дорога — наверх, обратно к своему счастью, вычищенному от налипшей грязи черных эмоций и мыслей. Но его достижение возможно, когда твое чистое сердце преодолеет последнее, самое тяжелое препятствие — болезнь одиночества. И вот тут я понял, что одно страдающее сердце всегда будет тянуться к другому, такому же страдающему и несчастному, потому что взаимная боль рождает узы привязанности…»
Синдзи говорил тихо, даже боязливо, словно собственные слова давались ему с невероятной тяжестью, и он было хотел сказать что-то еще, но в этот момент его речь прервало странное свечение снизу — некая развернувшаяся и тут же погасшая зарница — и он невольно отвел взгляд, а когда с испугом перевел его обратно наверх, ощутил глубочайшее опустошение и наплыв невыносимой горечи. Крошечный огонек в образе Аски померк, растворился среди черных облаков и остался по ту сторону этого мертвого мира. Теперь Синдзи лишь отчаянно всматривался в одну навалившуюся черноту, с затухающей надеждой пытаясь разглядеть тот теплый лучик искренней любви, но только глубже погружаясь в холодную и неприветливую бездну. Впрочем, накативший приступ паники и страха быстро развеялся, стоило ему вспомнить, что он был не один.
«Эй, Каору, что с нами будет?»
«Прости, даже мне это неизвестно. Никогда еще не заходил так далеко, а если и заходил — не могу этого вспомнить. Но не нужно бояться, Синдзи-кун, ничто в этой вселенной не исчезает безвозвратно. Может, мы станем частью чего-то большего, а может, пройдем круг перерождения, но я уверен — надо принять нашу судьбу с радостью. Она есть ткань мироздания».
«Пожалуй… пожалуй, ты прав. Мне и впрямь сделалось легче. С радостью к новому миру. Пусть будет так».
Вновь внизу вспыхнуло зарево, но теперь Синдзи мог тщательнее разглядеть его, и вдруг его глазам открылась удивительная картина — в переливающемся всеми цветами радуги сиянии отразилась жизнь, целый мир, который он покинул. Мир, что продолжил жить без него, оправившись от того судьбоносного дня и избавившись от петли страха. И в этом свечении, похожим на исполинских размеров — наверное, с целую вселенную — северное сияние, он мог видеть миллиарды огоньков жизней, людей, их судьбы и их жизни. И он видел их столь отчетливо, столь близко, что его сердце наполнилось невероятным счастьем. Потому что он начал их узнавать.
«Кажется… теперь я понимаю тебя, Синдзи-кун. Ты действительно сделал это».
«Невероятно!.. — завороженно прошептал он. — Как красиво. Вы все… там… У меня получилось…»
Он видел их. Людей, кому причинил боль и страдания. Кого искренне любил. Кому подарил будущее и трудную, но столь желанную дорогу к счастью.
Он видел Мисато — женщина лежала на койке в палате, а с глаз ее врачи снимали бинты после проведенной операции. И первым, кого она увидела после долгих дней темноты, был щетинистый мужчина в вечно мятой рубашке и с полуулыбкой на лице, неловко протягивающей ей букет полевых цветов. Кадзи, о котором успели позабыть в хаосе рушащегося мира и который отказался от долга ради своих чувств, все это время находился со своей любимой, поддерживая, утешая и немного неуклюже, но искренне заботясь. И Мисато, при виде его, не смогла сдержать слез — на этот раз радости и счастья, сдавшись, признавшись, упав в его объятия и наконец-то сказав заветные слова.
Он видел Хикари. Каждодневно заботясь о Тодзи, она наблюдала за его медленным восстановлением, сама находя в его лице путь к спасению. Сначала робко и смущенно, но они сближались, за обыденными разговорами и заботливым беспокойством незаметно делаясь больше, чем друзьями или соратниками по несчастью. Они находили спасение в обществе друг друга, надежду на их совместное будущее, они невольно сплетали сердца и постепенно, день за днем, становились неразлучными. И их несчастья, боль, беды отходили на второй план, потому что теперь они были не одиноки. Потому что их сестры тоже нашли покой.
Он видел Юки и Нозоми — две юные девочки, сломленные и подавленные, вдруг нашли утешение в компании друг дружки. Нозоми, приходя в больницу вместе со своей сестрой, незаметно привязалась к тихой и замкнутой девочке, став для той единственной подругой и настоящим лучиком, прогнавшим мрак из ее души. И, сделавшись самими близкими друг для друга, больше, чем подругами и даже сестрами, они наполнили свои сердца радостью и покоем, прогнав страшные воспоминания и обретя новые чувства в своих сердцах. И даже Кодама, что с тяжелой тревогой переживала за своих сестер, смогла наконец-то снять камень с сердца, когда Нозоми категорически отказалась избавляться от Макса и когда улыбка и смех снова стали появляться на ее вновь наполнившемся жизнью личике. И она, наконец, впервые задумалась о себе, все чаще оставаясь с лечащим ее сестру врачом и находя отдушину в разговорах с ним, что делались все длиннее и желаннее, став однажды занимать целую ночь.
Он видел Рицко. Отчаявшуюся и потерявшую волю к жизни женщину, которую из рвущих ее лап бездушных клонов в последнюю секунду вытащила Мая. И она же отнесла на своих хрупких руках любимую женщину в палату, пройдя долгий изматывающий путь из глубин подземных катакомб наверх, к теплому солнечному свету. Она, забыв о себе, день за днем выхаживала сэмпая, излечивала ее раны, кормила и поила, самоотверженно и с искренней любящей заботой, пока не свалилась без сил. Но тогда уже Рицко, чьи самые глубокие раны — на сердце, наконец-то затянулись и чью жизнь впервые тронула настоящая преданная любовь, смогла преодолеть гнетущее ее одиночество и принять чувства той, что готова была пожертвовать ради нее жизнью, даже после всех перенесенных мук. И она ответила ей взаимной заботой, вернув ее прежнее тело, излечив ее сердце, окружив опекой и скрывшись вместе с ней где-то далеко от людей, предоставленные самим себе наедине.
Он видел Кейту и Мусаши, что ворвались в подвал его дома и нашли там Ману — обессиленную, разбитую, истерзанную, но еще живую. В последние секунды перед выстрелом,
