Книга Барракуда forever - Паскаль Рютер

Рождество мы отметили кое-как, неспешно и небрежно.

Зато тщательно выбирали слова, чтобы не задеть хрупкие и прекрасные воспоминания. Немного отвлекли подарки: Жозефина подарила мне радиоуправляемый мотоцикл, и я запрыгал от радости, бурной, но недолгой.

Отец купил Жозефине большой телевизор. Он достал его из багажника и притащил в дом.

— Очень мило с твоей стороны, но у меня уже есть телевизор.

— Не важно, — ответил отец, — этот гораздо лучше. Он ультратонкий, с высокой четкостью изображения. И у него есть пульт!

Она поблагодарила его, хотя, по-моему, ей больше нравился старый. Она призналась, что никогда не будет пользоваться пультом.

— Почему? — спросил отец.

— Да так. Что-то вроде обета. В метро Наполеон категорически отказывался ездить на эскалаторе. Говорил, что это было бы началом конца. Вот и я так же. Если однажды начну пользоваться пультом, значит, я превратилась в старуху!

Я помог отцу установить телевизор с плоским экраном. Он ничего не понимал в проводах. Огромный аппарат включился. Все мы приготовились к тому, что на экране появится Наполеон. Но нет, шла передача об ослах.

Мы съели четырехъярусный торт, три яруса явно оказались лишними. Как бы то ни было, настроение у нас было на нуле.

— Ну, давайте открывать шампанское! — предложил отец. — Как-никак Рождество!

Он напомнил мне клоуна, который старается вовсю, хотя зрительские ряды почти пусты. Жозефина осторожно пригубила вино. Сначала с опаской, потом смелее. Пила она довольно долго. Показав большим пальцем на дно фужера, потребовала налить еще, отец не посмел ей отказать, и она сделала несколько жадных глотков. Потом надела шапку Александра, которую починила. Вытерла губы рукавом, тихонько рыгнула и удивилась, как будто такое случилось с ней впервые в жизни.

Дальше все пошло наперекосяк.

Сначала она стала пунцовой. Потом пузырьки защипали ей глаза, и они наполнились слезами. Она стиснула челюсти так, что под кожей проступили мышцы. Наконец она прорычала:

— Черт-черт-черт! Вот дерьмо! Скотство!

Мы вздрогнули — и я, и родители. Жозефина всем телом повернулась в мою сторону:

— А что, так и есть! А теперь объясни наконец, что все это значит — эти сказки про новую жизнь? Полная фигня эта новая жизнь!

Видимо, она с трудом подавляла свои чувства весь вечер, а может, и все время после развода, а теперь они ударили ей в голову, как пузырьки шампанского. Она пошатнулась, отец бросился к ней:

— Мама, ты уверена, что не хочешь лечь спа…

— Ручки убери, малыш Самюэль Бонер, я крепко держусь на ногах! Новая жизнь… Я прекрасно понимаю, чего он боится, хоть он и весь из себя император. Он что думает? Что я круглая дура? Что у меня глаз нет? Он не хочет, чтобы я видела его в последнем раунде, трус несчастный.

— Мама, ты не в себе.

— Как раз наоборот, в себе как никогда. Просто нужно было, чтобы все это вышло наружу, сегодня или еще когда.

Она схватила наполовину опустевший фужер и, прежде чем отец успел опомниться, поднесла его к губам и допила залпом. Фужер выскользнул из ее руки, и осколки разлетелись по полу.

— Ой, бокал, мой бокал! — произнесла она, подавив икоту, расхохоталась и продолжала: — Ух, мне стало получше! Вдруг разом взбодрилась. Как подумаю, что… Чтобы я не видела его в последнем раунде! Но я-то именно этого хотела — чтобы мы провели последний бой вместе. Он до того упрямый, этот старый осел, что может так и уйти, не объяснившись, не сняв груз с души.

— Объяснившись в чем? — спросил отец, совершенно сбитый с толку. — О каком грузе ты говоришь?

Жозефина сложила руки высоко на груди и надулась, всем своим видом показывая, что не намерена откровенничать.

— Так, ни о каком. Только мне понятно. Ну, значит, я тоже начну новую жизнь. Похоже, это нынче в моде.

— Прямо сейчас? — с сомнением спросил отец. — Может, лучше телевизор посмотрим?

— Сегодня вечером — никакого телевизора. Кстати, смотри, что я сделаю с твоим пультом!

Она встала, вышла на кухню на несколько секунд, и оттуда послышался ее голос:

— В помойку!

Она вернулась, села на диван, сняла шапку Александра и протянула мне. Я водрузил ее себе на голову.

— Ну а ты, Леонар, ты-то знаешь? Что сделать, чтобы начать новую жизнь? А?

Краем глаза я видел, как мама зарисовывает все детали сцены.

— Если бы Наполеон был здесь, — снова заговорила Жозефина, — что он сделал бы, чтобы начать новую жизнь? Ну, я жду.

Она улыбалась. Мой взгляд упал на рекламный буклет аттракционов, который она получила по почте. Я ткнул в него пальцем.

— Капсула невесомости? — уточнила Жозефина. — Отлично! Летим. Запросто.

Я сразу же представил себе, как она с фантастической скоростью взмывает вверх в стеклянной капсуле, потом несколько минут парит в воздухе на двух эластичных тросах.

— Но, ма… ма… мама, — пролепетал отец, — по-моему, ты не совсем понимаешь…

— Я прекрасно все понимаю. И уже не в том возрасте, чтобы спрашивать у тебя разрешения. Так что сиди тут и смотри эту свою штуку дурац…

Протяжно зазвонил телефон, и все подумали одно и то же: Наполеон сейчас внесет свою лепту — потребует себе место в камере невесомости.

— Он как раз вовремя, этот упрямый осел, сейчас скажу ему, что я обо всем этом думаю!

Она взяла трубку, вытаращила глаза и раскрыла рот от удивления, потом немного разочарованно проговорила:

— А, это вы. Не узнали голос? Нет, все хорошо. Да-да, и вам тоже веселого Рождества. Да-да, и веселой Пасхи, раз уж на то пошло. Да нет же, я вовсе не странная.

Она прикрыла рукой трубку и прошептала:

— Это Эдуар.

Несколько минут она слушала, что ей вещал Эдуар, равнодушно уставившись в никуда. И вдруг напряглась:

— Замуж? За вас? Ну, понимаете, э-э-э… А почему нет? Вы как раз вовремя, я начинаю новую жизнь! Да ничего я не пила! Вовсе нет, мозги у меня в полном порядке. Я подумаю. Да-да, с ответом тянуть не буду.

Она, посмеиваясь, положила трубку.

— Он сам этого хотел. Рожденный жен бросать… да пошел он… Думает, я его буду ждать до второго пришествия. Вперед, в невесомость!

Пока она искала у себя в комнате, что бы надеть, отец, слегка захмелевший от шампанского, шепотом спросил у мамы:

— Кажется, я что-то упустил… Моя мать, вот сейчас…