Ободренный первым успехом, на следующее утро я поднялся рано и уверенно принялся за омлеты с травами, шинкуя зелень восхитительно острыми ножами. Я видел довольно внушительный выбор вонючих французских сыров в магазине Фреди и слишком оптимистично заказал эпуасс и эльзасский мюнстер. Но когда я вознамерился добавить мюнстер в свой омлет, стало ясно, что этот довольно деликатный сыр видал лучшие дни. Мой омлет вонял, как ноги немытого мертвеца, ужасно отдавал аммиаком и в результате был проглочен измельчителем (причем с явным энтузиазмом). Нэнси, однако, с большим удовольствием съела свой омлет без сыра, погрузившись в изучение свежего выпуска «Таймс».
После этого я слишком много времени провел у бассейна, попивая банановые дайкири (из натуральных бананов), обалдел от солнца и пребывал в счастливом, туманном, ленивом состоянии, а потому был явно не способен готовить ланч. Я спустился к Фреди за свежим багетом и мясным ассорти. Хотя одет для середины дня я был вполне приемлемо (дресс-код здесь после шести вечера), но пройдя мимо седых джентльменов в свежих брюках хаки, в сшитых на заказ льняных рубашках ручной работы и с изящными часами на запястьях, я почувствовал себя подобно Гиллигану, проигравшему Хауэллсу. Вернувшись в номер, я сделал бутерброды с сопрессатой и вареной ветчиной для себя и нарезал ломтиками оставшийся с вечера стейк для Нэнси. Стресс от комплекса неполноценности, который испытал, придя за покупками в джинсах и футболке, я скомпенсировал, купив к бутербродам бутылку «Редерер Кристал». Я, возможно, и не богат, но, в конце концов, эти несколько дней я жил так, будто богат. Ощутить себя на верху блаженства «здесь и сейчас, а завтра хоть потоп» можно, только выпив, а потому я прикончил свой бутерброд и шампанское, пошатываясь, миновал диваны, кресла и журнальный столик, вышел на собственную палубу и плюхнулся в собственное джакузи. Прекрасное завершение, подумал я, прекрасной еды.
Перед ужином мы с Нэнси посмотрели видеофильм из обширной судовой коллекции на огромном экране нашего телевизора — жуткую и невразумительную «Арабеску». Единственным положительным эффектом от фильма явилось то, что восемьдесят минут с Софи Лорен настроили меня на итальянский лад. (Независимо от того, что в фильме она пребывала в образе загадочном и абсолютно карикатурно арабском.) Я сделал пенне со свежим соусом помодоро, предварив их несколько жестковатой, но удачно дошедшей на пару́ спаржей. Мой нож, которым я резал отличные помидоры-сливки, был лишь немного старше прошлогоднего чеснока. Я добавил свежих листочков базилика, вскрыл банку с итальянскими сливами и еще одну с томатной пастой и вертелся у плиты, варя все и помешивая на медленном огне, не испытывая никаких признаков морской болезни, а кухня вела себя просто идеально. Здесь ведь все так, разве нет? Микроволновка с грилем, измельчитель в раковине, который мог смолотить и Джимми Хоффа, посудомоечная машина, все приспособления и прибамбасы, какие только можно вообразить, включая вертикальную ломтерезку, блендер, пищевой комбайн, ручную соковыжималку и лопатки для помешивания. И все чистое! Всегда чистое! Да и как иначе? Все вокруг вычищали до основания, полировали и приводили в порядок дважды в день, сначала утром, пока мы пили и грелись у бассейна, и еще раз попозже две быстрые, очаровательные и очень сосредоточенные скандинавские девочки, хорошенькие и похожие друг на друга, как кнопки, но с трудовой этикой шерпов, доставлявшие шесть шоколадок, полотенца, смену белья и свежие газеты и одним взглядом отмечавшие фронт работ. Магазин «Фредиз дели» в общем и целом меня устраивал, сумев удовлетворить все запросы моего списка, кроме свежего шнитт-лука. Для приготовления куриного бульона в моем распоряжении были новые запасы кухни «Мира». «Немного муки» мне прислали в бумажном пакете, избавив от необходимости приобретать ненужные пять фунтов.
Кухня, черт возьми, была даже слишком элегантна. Встроенное освещение, изящно скрытая моечная машина и сушилка, сверкающий новый холодильник с отделением для льда. Я приготовил пенне аль денте в одном из сотейников с утяжеленным дном, откинул их в дуршлаге и, оставив каплю крахмалистой воды в пасте, добавил ее в уже подготовленный соус. Пару раз встряхнул и в волшебный момент, когда паста взяла соус, красивым завершающим жестом капнул оливкового масла холодного отжима, а затем выложил на тарелки. В тот день никто из живущих в этом мире не приготовил лучшей пасты. Я был уверен в этом. Пока мы ели, глядя через огромные окна на море, простирающееся за ними до самого горизонта, и медленно тонувшее в нем солнце, я чувствовал себя морским властелином. Не желая расставаться с этим порожденным алкоголем порывом и вдохновением, съев пенне, я взял тропические фрукты, которые ежедневно обновлялись на столе в гостиной, нарезал и смешал их, добавил бальзамического уксуса, немного свежей мяты и сахара и подал на десерт фруктовый салат.
На следующий день к завтраку были омлеты с ветчиной, затем во время ланча у «Тайдес» очень достойное ризотто с артишоками для меня и ньокки для Нэнси. Я сделал жареного цыпленка с травами и рататуй на ужин и подготовился к меню следующего дня, вспомнив свою давнюю поездку на «Куин Мэри» и связанный с ней суп-пюре с соусом виши, сунув его в просторный холодильник выстояться на ночь.
Чувствуя к этому моменту себя великолепно (пусть и в результате искусственных приемов) и по-домашнему в новом шикарном окружении, следующим утром я снова спустился к бакалейщику по соседству купить очередной новоиспеченный багет и немного какао-порошка. Я намеревался вспомнить еще кое-что времен золотого детства. Когда я возвратился, Нэнси выжала свежий апельсиновый сок, и мы смешали его в миске с дымящимся сладко-горьким горячим шоколадом, в который макали длинные намазанные маслом половинки багета. Когда капли масляного шоколада стекали с моего подбородка, я краем глаза заметил, что небо становится серовато-стальным, морская гладь взволновалась, а гребешки пены и брызг то и дело вскипают на вершинах волн. Качка вдоль по ходу судна усилилась, временами сопровождаясь унылым глухим гулом, когда корабль, кренясь, натужно переваливал через особенно большую волну.
В тот день мне, по некоторым причинам, совершенно не хотелось обедать.
Небо постепенно темнело, и, когда стало совсем темно, зарядил дождь, а море с каждым часом становилось все суровее. В легком помрачении я почистил портобелло, кремнии и устричные грибы, нарезал мелкими кубиками черные трюфели для ризотто, потом обжарил недавно оттаявшие телячьи голяшки и сделал соус для оссобуко. Я снял апельсиновую цедру и порубил свежие травы для гремолаты, но тут покачнулось и поплыло перед глазами внутреннее пространство моей немаленькой, но все более и более располагавшей к клаустрофобии кухни. Спотыкаясь, я с трудом добрался до кровати, отмечая, что желудок чувствует себя просто ужасно, и тут судно наклонилось в сторону, угрожая выпихнуть меня через окно. Качка, казалось, совершенно не обеспокоила Нэнси; она с сочувствием во взгляде наблюдала за моими стенаниями в кровати. И пока я лежал, все было неплохо. Но среди моих многочисленных недостатков и тот, что я заядлый курильщик, а поскольку курение запрещено в закрытом помещении (кроме определенных зон, а моя квартира к ним не относилась), то я вынужден был наносить периодические визиты на палубу, где хлестал дождь и резкий ветер брызгал в лицо морской водой, когда я пытался курить, вцепившись в мокрый шезлонг или поручень, прежде чем шатаясь ввалиться внутрь и рухнуть на кровать. Я был полностью разбит, но при этом пытался контролировать происходящее на кухне.
