Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
Вообще-то, если подумать, Мура врет, она не помнит, ей кто-то об этом рассказал, Синьора Помидора или Мамочка. Получается, Мурины детские воспоминания ложные, мои детские воспоминания ложные, все детские воспоминания ложные, и любому пришельцу с Марса можно легко внушить, что он вот тут, к примеру, в Саратове родился, – и вот фотографии, ходил в детский сад и вырос в Саратове.
Но иногда память вдруг намекнет тебе, кто ты. С Помидорой это недавно случилось: она случайно узнала, что я три раза в день захожу покормить котов соседки со второго этажа: соседка уехала, а у нее три кота едят в разное время. «Ты мишугенер», – сказала Помидора, на идише это что-то вроде «блаженный растяпа, идиот». Она никогда не говорила на идише и вдруг заговорила от потрясения, что я помогаю соседке с котами, – она уже лет тридцать недолюбливает соседку и равнодушна к котам. Ей кажется, что они могут поесть в одно время.
Мне стало казаться, что я всегда что-то такое чувствовал, знал…
Это как будто в доме есть закрытая комната, в ней Оно. Пока комнату не открыли, вы не помните о том, что Оно там. Но если кто-то начнет шевелить ключом в замочной скважине, вы будете обреченно смотреть: сейчас откроется дверь и с этой минуты Оно станет частью вашей жизни. Вы же знаете, что Оно – там.
Когда я так об этом рассказываю, кажется, что вся моя жизнь в это время состояла из мучений – мучительных попыток найти ответ, мучительных воспоминаний, мучительных сомнений. Это так.
Но и не так. Было много минут и часов, когда я ни о чем таком не думал, а думал только о Лизавете.
О Лизавете. 12 января, пятница
Мы с Лизаветой больше не вместе. Я в мыслях все время с ней и чувствами с ней, но Лизавета больше не со мной.
Но можно ли сказать, что Лизавета больше не со мной? Нет, потому что она и не была со мной.
Не имеет значения, что я встретил ее с другим человеком. Вообще не важно, что он ее обнимал. Она не захотела объяснить, я не спрашивал.
Я не уверен, что она была со мной даже тогда, когда мы у нее дома почти доходили до упора. Я был с ней, а она была сама по себе.
Лизавета, она будет ждать тебя два часа под дождем, такая преданная и прекрасная, а через неделю забудет, как тебя зовут. В этом ее обаяние.
В этом ее огромное обаяние…
Татка сказала, что никогда не ревновала меня к Лизавете.
– Она тебе не пара, такая не пара, что я даже не ревновала. Лизавета всегда занята собой, а я тебя во всем поддерживаю. Мы с тобой навсегда.
Неужели навсегда?
Я не очень хочу, чтобы мы были навсегда. Смотрите, в сказках Принц (или Иванушка-дурачок, Свинопас, Сын мельника) отправляется в путь, проходит испытания, спасает принцессу. Мне не надо отправляться в путь, не надо испытывать себя, чтобы спасти Татку. Татка сама меня спасет. Она всегда меня спасает, как будто это я ее принцесса.
– Ты стремишься к тем, кто тобой не интересуется. Тебя в ней привлекает то, что ты ей не нужен. Что в ней еще может привлекать?
Что?.. Все дело в ее пальце. В кривом мизинце.
Очень тоскую, если бы можно было плакать, я бы заплакал и плакал до весны, как медведь. Медведь, конечно, не плачет, а спит, но я в том смысле, что хотел бы уйти из мира надолго, до весны.
Разговоры о литературе, вторая пятница после каникул
– Ну и где же твоя Нобелевская? Ты ведь всерьез рассчитывала на Нобелевскую премию…
– Не думаю, что ты можешь судить о литературном процессе! Ты не используешь даже те небольшие способности, которые у тебя есть. Достаточно прочитать один твой роман, и как будто прочитал все: хороший финал, у каждого персонажа к финалу устраивается личная жизнь.
– А у тебя всегда все черно, хоть вешайся, – быстро ответила Мамочка.
– Это литература. Мне не надо любить персонажей, я писатель, а не сочинитель коммерческих историй.
– Почему коммерческие, почему?! Я пишу от души, я не виновата, что людям нравится, что у меня большие тиражи… Это у тебя три с половиной читателя, а у меня тысячи… Тридцать книг умножить на тиражи – будет… Что ты так смотришь?
– Послушай, ты и правда такая дура или прикидываешься?
– Сама дура.
Не верите, что вот такой разговор о литературе я услышал, когда пришел домой в первую пятницу после каникул?
Есть такая карточная игра «Веришь – не веришь». Там один игрок кладет стопку карт рубашками вверх и говорит, к примеру: «Три туза, веришь?» – а другой игрок кладет поверх стопки свои карты и говорит: «Еще четыре туза, веришь?» – но вы же знаете, что в колоде не может быть семь тузов, и отвечаете «не верю», – и тут он вам говорит: «Не веришь? А зря». И оказывается прав.
Не верите, что взрослые люди, писательницы, так разговаривают? А зря.
И о чем бы они ни говорили, разговоры были похожи на ссору, когда начинается холодно, становится все горячей, и вдруг обе теряют лицо и, как дети, кричат друг другу «а ты, ты сама!».
Мамочка называла ее Карл.
Карл сказала мне звать ее Карл, потому что это ее прозвище с юности, так ее зовут все. Карл звучит довольно грубо, ей подходит.
Мамочка с Карлом бесконечно пили чай, смеялись, разговаривали об умном (об опере, чем опера первой половины XIX века отличается от оперы второй половины XIX века) или совсем о глупом (о пижамах, какие лучше), ссорились (из-за оперы и пижам). Карл любит спорить, она глупо агрессивная, ей нужно доказать свою правоту. Неважно, речь идет об опере или о пижаме. Мамочка уступчивая и умная.
Иногда не понять, ссорятся они или играют в ссору.
– Сколько ты один свой роман пишешь, три месяца? А я три года, – насмешливо говорит Карл.
– Да, у меня тиражи и гонорары, – говорит Мамочка, – не надо завидовать.
– Это ты завидуешь, писатель Клара Горячева: у меня имя, премии, признание в литературной среде, а к тебе даже не относятся как к писателю…
Мамочка обижается и по-детски говорит:
– Ну, раз я тебе завидую, может, тогда не будем дружить?
Карл в ответ едко улыбается:
– Давай не будем! А зачем мне твоя дружба? Чтобы гулять с тобой в Таврическом саду? Слушать твои откровения, твое нытье? У меня для этого есть Чучело мужа!
Я совсем забыл про Чучело мужа.
Чучело мужа – это высокий седой человек с некрасивым благородным лицом. Чучело мужа говорит на нидерландском, французском и немецком, немного на английском. Но по-русски не говорит. Он просто сидит за столом и улыбается. Карл не хочет ему переводить, она говорит: «Ничего, ему и так смешно». Когда мне кажется, что он слишком уж долго молчит, я начинаю с ним разговаривать, но разговор у нас не особенно получается: я говорю на английском, а он отвечает на немецком.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
