Все, о чем мы говорили до этого момента, приводит к единственному и главному вопросу: почему мы все это делаем? Если условное воспитание и контроль на самом деле так плохи, как я говорю — и, что еще важнее, если они так плохи, как показывают научные исследования и практический опыт, — тогда почему они так популярны? Иначе говоря, что мешает многим из нас стать более хорошими родителями?
Может быть, в этот момент вы уже готовы больше узнать об альтернативах. Но конкретные предложения — делать то или говорить детям это — вряд ли приживутся и по-настоящему что-то изменят, если мы не разберемся с причинами, почему нам так долго хотелось поступать по-другому. Чтобы изменить то, что мы делаем, необходимо переосмыслить то, как мы думаем. А для этого нужно добраться до истоков традиционного условного воспитательного стиля. Если мы пропустим этот шаг, дальше будем просто искать поводы отмахнуться от любых новых идей. И даже если решим их опробовать, будем возвращаться к привычному образу действий, как только споткнемся о кочку на дороге.
Причины, почему мы воспитываем детей так, а не иначе, можно приблизительно разделить на четыре категории: что мы видим и слышим, во что верим, что чувствуем и, наконец, чего боимся. Названия не слишком точны, а сами эти категории частично пересекаются. Тем не менее можно начать разбираться в своем стиле воспитания, изучив лежащие на поверхности факторы, которые влияют на наше поведение. Затем удастся рассмотреть убеждения и культурные нормы, лежащие в основе этих факторов. И, наконец, уделить внимание тому, как наши потребности и страхи (сформированные во многом тем, как мы были воспитаны) отражаются на взаимодействии с детьми.
Что мы видим и слышим
Есть ли родители, которые не поражались, вдруг поймав себя на точно таких же словах, а иногда и том же самом тоне, что говорили им их отцы и матери? Я называю это «Как моя мать забралась ко мне в рот?». Это самое простое объяснение, почему мы относимся к нашим детям именно так, а не иначе: мы узнали, как полагается воспитывать детей, наблюдая за теми, кто растил нас. Может быть, мы переняли какие-то правила («никакой беготни в доме»; «никакого десерта, пока не доешь свой ужин») и даже отдельные выражения («сколько раз тебе повторять»; «хорошо, но не приходи ко мне плакать, когда…»). Что еще важнее, мы впитали общее представление о роли родителя и модели поведения с детьми.
Чем меньше мы осознаем этот процесс, тем больше вероятность, что воспроизведем те же воспитательные шаблоны, не поинтересовавшись, есть ли в них какой-то смысл. Требуются некоторые усилия, острота мысли и даже определенное мужество, чтобы отступить на шаг и решить, какие ценности и ритуалы должны остаться в наших семьях, а какие бессмысленны или даже вредны. В противном случае мы просто будем играть по сценарию, написанному кем-то другим. Мы станем похожи на соседа из стихотворения Роберта Фроста «Ремонт стены» — тот «двинулся навстречу, тьмы мрачнее», потому что «он мудрость предков точно не нарушит»[124]. Короче говоря, мы должны быть в состоянии ответить на вопрос «Почему вы так поступаете со своим ребенком?» и объяснить причину, а не просто пожать плечами и пробормотать: «Просто так воспитывали меня».
Многим труднее выбрать другой путь, поскольку на них по-прежнему влияют их родители (или родные супруга), подробно излагающие свои мнения и рекомендации по обращению с детьми. Друзья и даже незнакомые люди тоже стремятся дать совет — газетные обозреватели, ведущие ток-шоу, авторы книг о воспитании. А также педиатры, чьи взгляды и интуитивные догадки в области психологии мы склонны воспринимать всерьез только из-за наличия у них медицинского диплома. Недавно я получил по электронной почте письмо от педиатра (и мамы):
Прочитав о деструктивных последствиях воспитания, основанного на поощрениях и наказаниях, я была крайне раздосадована тем, что ничего этого не рассказывали в [медицинском] колледже. Нам давали стандартный бихевиористский материал — тайм-ауты и так далее. И хотя в глубине души я чувствовала, что это неправильно, все же не могла понять почему. Ко мне приходили родители пятилетних детей, которых я наблюдала с младенчества, и говорили: «Это просто не работает». Какое-то время я думала, что нам следует просто найти другой способ изменить поведение ребенка. [Но когда я начала читать дальше], я не могла поверить, что мы дошли до такого ужасного способа воспитания.
Если бы все те рекомендации, которые мы получаем от врачей, соседей и членов семьи, отражали широкий спектр мнений, эти зерна мудрости, скорее всего, вступали бы в противоречие и, возможно, уравновешивали бы друг друга. Мы оставались бы относительно устойчивыми к воздействию (возможно, могли внимательнее прислушаться к советам родственников). Но рекомендации из разнообразных источников на самом деле не очень отличаются. Иногда встречаются исключения, но в целом «добрые» советы, как правило, указывают в одном направлении. И именно это направление я предлагаю поставить под сомнение.
Молодые родители часто рассказывают, что бабушки и дедушки предостерегают их (хотя все доступные научные данные этому противоречат): ребенок вырастет избалованным, если брать его на руки, как только он заплачет. А если мнение ребенка учитывают, когда дело касается его самого, старшее поколение решительно заявляет: «Этот малыш вьет из вас веревки».
Друзья и соседи, в зависимости от характера, могут выражаться прямо или иносказательно, но они тоже, скорее всего, думают, что вам нужно построже вести себя с ребенком, когда он не слушается. Обычно они считают, что ваши проблемы могут решить дополнительная дисциплина и «установление границ». Иногда в общественных местах вы буквально кожей чувствуете, как незнакомцы посылают вам лучи неодобрения — обычно за излишнюю мягкость, редко за чрезмерную строгость. И даже если все эти люди держат свои мнения при себе, мы видим, как они воспитывают собственных детей. Это оказывает на нас мощное влияние, особенно когда мы наблюдаем один и тот же общий стиль ежедневно и повсеместно. Сама вездесущность традиционного подхода заставляет предположить, что столько родителей не могут ошибаться.
