Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Темное двухэтажное здание с серой крышей притулилось в тени рыбных рядов, будто вырастая из нее. Табачник поманил девушку внутрь, и Жизель последовала за ним, чувствуя, как холодеют внутренности.
Коридор на первом этаже был полон дверей: на некоторых виднелись надписи на нескольких языках, было две или три зарешеченных камеры, были ничем не прикрытые проемы, ведущие в убогие ночлежки с голыми топчанами. И нигде ни души.
Зловоние гниющей рыбы смешивалось с сильнейшим запахом пряностей и мокрых тряпок. Отсыревший пол бугрился под ногами, словно Чайка была пьяна. Ибериец довел ее до узкой лестницы, где пропустил девушку вперед, а сам пошел следом, держась обеими руками за перила. Жизель нащупала нож-бабочку, откинула предохранитель и больше не снимала пальцы с рукояти.
Лестница заканчивалась дверью, обитой листами железа. Местами она была покрыта вмятинами и царапинами. Чайке отчаянно захотелось уйти, но она снова сделала шаг вперед и постучала. Кто-то посмотрел в узкую горизонтальную прорезь в верху двери, а после щелкнул ключ и лязгнула задвижка. И не одна.
Табачник совсем не любезно пихнул Жизель в спину, так что ей пришлось поторопиться войти.
В помещении за дверью окна были занавешены плотной тканью и горело множество масляных ламп, отчего казалось, что давно наступила ночь. Комната была просторной, но Чайка прекрасно представляла, какое пространство может скрываться за задней стеной, и ей вовсе не хотелось знать, что там. Так, для собственной безопасности.
Стены комнаты подпирали бесчисленные коробки, стальные ящики, клетки из ивовых прутьев и холщовые мешки с синими печатями александрийского флота. Чего еще ждать от городка на Берегу Контрабандистов?
Приметив двух громил у стены, Жизель убрала пальцы с ножа – бессмысленно. В центре стоял стол, и чрезвычайно толстый бербер средних лет с курчавой бородой заполнял за ним страницы гроссбуха красными чернилами, мурлыча под нос игривую мелодию. На каждом пальце обеих рук у него было по золотому перстню. Наконец он поднял взгляд на девушку и цокнул языком. Чайка поняла это как знак приблизиться.
– Я хочу поменять деньги, – медленно произнесла она, тщательно выговаривая иберийские слова. Каждое из них звучало как ругательство.
Бербер снова цокнул и махнул рукой.
– Я менять деньги.
Прекрасно, он сам еле говорит! Девушка достала из-за пазухи купюру, сложенную квадратиком, и развернула ее. Скупщик зацокал быстро, как белка.
– Я менять деньги, – согласился бербер. – Я менять сто гульден на тысяча песо.
– Песо вперед.
– Нет, девочка, – усмехнулся он и погрозил ей пальцем, точно ребенку, – гульден вперед. Должен проверять.
Похоже, это неизбежно. Чайка передала скупщику сотню и задержала дыхание, сама не своя от накатившей тревоги. Она была уверена в подлинности купюры, так что же ее так напугало? Девушка с отчаянной скоростью перебирала варианты, пока бербер разглядывал ее деньги на просвет. И когда он в конце концов положил купюру на стол перед собой, она нашла ответ.
На скупщике был перстень Якоба Краузе – горностай с крохотным рубиновым глазом. Она бы узнала его из тысячи.
Уходить. Но как? Будет подозрительно, если она просто передумает. Прорываться с боем? Но она не героиня бульварного чтива с дымовой шашкой за подвязкой и ловкостью циркачки. Нужно быстро заполучить треклятые песо и делать ноги.
Тем временем бербер отсчитывал деньги, выкладывая тусклые монетки по десять песо столбиками. Он делал это изнуряюще медленно. Жизель до боли закусила губу, уговаривая себя не паниковать. Шесть столбиков, семь…
Скупщик остановился и поднял на Чайку глаза-маслины.
– Твои песо, девочка.
– Мы договаривались на тысячу. Здесь семь сотен, – возразила Жизель, уже зная – бесполезно.
– Три части из десяти в храм отдай, – наставительно заметил бербер, пододвигая к ней монеты и пряча гульдены. – Здесь твой храм.
Охранники глухо рассмеялись, толкая друг друга локтями.
Чайка проглотила возмущение, как до этого – голодную слюну, и быстро смела монеты в кошелек. Лучше так, чем… в общем, могло быть гораздо хуже.
Спустившись по лестнице, она вовремя заметила табачника, притаившегося в темноте, почуяла его намерения, разглядела жадный блеск в глазах. Лезвие бабочки полоснуло его по щеке, оставив глубокий порез. Ибериец закричал и провалился назад, в темноту, зажав кровоточащую рану, а Чайка бросилась по коридору, пока вопли мужчины не услышали охранники наверху и не пустились за ней в погоню.
Девушка вырвалась на солнечный свет и быстрым шагом пересекла площадь, стараясь затеряться в негустой толпе. Много раз оглядываясь, она не заметила, чтобы ее преследовали. Похоже, охранникам скупщика было плевать на происходившее за пределами его кабинета.
Тогда она с досадой осознала, что уже покинула рынок рыбаков – не выйдет пира для деда Сальвадора. Но это ничего – лучше она купит ему мешок фасоли, которой хватит надолго. И еще сыра и апельсинов, которые он так любит.
А завтра отправится на дилижансе до станции, где поезд подхватит ее и унесет подальше от этого гнилого угла.
***
Билет в купе до столицы – Кампо дель Оро – отъел еще один солидный кус от оставшихся песо Чайки, но она была счастлива ехать в одиночестве, без вопросов и нахальных взглядов. На ней по-прежнему были лохмотья, в которых она покинула больницу. Жизель попросту не хотелось размениваться по мелочам, а потому вместо добротного платья она накупила булочек с липкой помадкой, которые слопала в первый же час путешествия.
Какое-то время проносящийся за окном пейзаж развлекал ее, но вскоре Жизель нашла его однообразным и утомительным: пустоши цвета ржавчины, нищие деревеньки в три двора, редкие рощицы кипарисов или гранатов и стада коров… Что за развлечение – смотреть на скотину?
Закат окрасил и без того рыжую землю в цвет крови, а деревья почернели, будто сожженные дотла. Чайке стало неуютно. Она вывернула до максимума вентили газовых светильников, и окно обратилось черным зеркалом.
Собственное лицо показалось девушке чужим. Казалось бы, все тот же тонкий вздернутый нос, губы с опущенными уголками, тот же паутинный шрам, наползающий на скулу, но уставший взгляд и густые тени под глазами будто состарили Жизель до срока. Она обхватила руками талию и осознала, как сильно отощала. Ей нужно лучше питаться. Наконец позаботиться не о ком-то, а о себе.
В газете, оставленной в купе, почти не было фотографий, чтобы их поразглядывать, а читать по-иберийски Чайка и вовсе не могла. Она сунула в рот папиросу и стала упражняться с картами, чтобы не растерять сноровку: карась, передержка, олонский веер, скользкий манжет… Любой финт давался ей безупречно, как и всегда. Заняться было решительно нечем.
Чайка погасила свет и завернулась в пиджак, но сон не шел к ней. Так бывало раньше, когда холодной ночью не удавалось согреться и расслабиться.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
