– Между прочим, есть еще один способ исправить положение.
– О, какой же?
– Например, ты бы могла выйти за меня замуж. Женевьева едва не поперхнулась от удивления.
Затем, придя в себя, она сердито сдвинула брови и строго сказала:
– Не смеши меня, Рурк. Ты не можешь позволить себе мои долги.
– Но мне бы очень хотелось попробовать это сделать, Дженни.
Женевьева с трудом заставила себя не заметить нотку нежности в его голосе.
– Если я когда-нибудь и решу выйти замуж, Рурк Эдер, это произойдет не потому, что мне нужны деньги. Я собираюсь подходить к этому вопросу с позиции силы и никогда не поставлю себя в положение более слабого партнера.
Рурк так долго и пристально смотрел на нее, что девушка почувствовала себя неловко. Интересно, о чем он думал? Зачем сделал ей это абсурдное предложение?
Рурк уловил вопрос в глазах Женевьевы, но не спешил с ответом. Конечно, он мог бы сказать, что хотел жениться на ней, потому что она просто очаровала его своим вспыльчивым характером и неукротимой жаждой жизни. Рурк мог также признаться, что с первой минуты встречи в таверне отца стал пленником ее красоты, но только сейчас начал понимать, что любит Женевьеву.
Но он молчал. Женевьева была слишком погружена в свои заботы, чтобы выслушать его. Кроме того, Рурк прекрасно представлял себе ее презрительный смешок. Женевьеву никто никогда не любил, да и она еще не испытывала этого чувства, кроме привязанности к Пруденс. Рурка восхищало богатство души Дженни, но девушка постоянно воздвигала между ним и собой невидимую преграду, и он не знал, как ее разрушить.
Поэтому Рурк просто дал ей деньги, едва выслушав обещание вернуть их. Несмотря на то, что эта сумма составляла значительную часть его состояния, ему казалось абсолютно безразличным, когда он получит деньги обратно. Главное, что Женевьева нуждалась в них. И если это все, что она согласна принять от него, приходится мириться с этим.
Рурк уже собирался проводить гостью, когда из деревни прискакал на коне Мэнни Хинтон, сын соседа. Этот пятнадцатилетний сорванец славился на всю округу своими трюками в верховой езде, но сейчас его интересовала только скорость.
– Мистер Эдер! – еще издалека закричал он. – Мистер Эдер, смотрите!
Ловко спрыгнув с коня, Мэнни сунул в руку Рурку затертый экземпляр «Газетт».
– Я не настолько силен, чтобы продраться сквозь это, – проворчал Рурк, передавая газету Женевьеве.
Прищурив глаза и ощущая в них уже знакомое напряжение, девушка с любопытством начала читать одну из статей. Сначала она никак не могла понять, о чем идет речь, но потом с изумлением посмотрела на Рурка.
– Это о документе, принятом в июле конгрессом в Филадельфии, – пояснила Женевьева, устало потерев близорукие глаза. – Оказывается, колонисты выдвинули свои требования королю Георгу и провозгласили независимость от Британии.
Рурк тихонько присвистнул.
– Новая нация, – спокойно произнес он, обдумывая новость. – Я полагаю, это делает нас гражданами… – Рурк помедлил, подбирая слово.
– Американской республики, – подсказала Женевьева, повторив использованное в газете выражение. – Теперь мы – какая-то дурацкая республика.
Девушка прислонилась к стволу платана и прочитала Рурку всю статью. Судя по всему, события принимали нешуточный оборот. Около Чарлзтауна патриоты посадили на мель три британских фрегата и теперь удерживали в руках весь город. А в далеком Нью-Йорке кучка повстанцев свергла с пьедестала статую короля Георга и отправила ее на переплавку, чтобы вооружить Континентальную армию.
Все это казалось таким странным: где-то совсем рядом люди сражались и умирали за дело, которое и Женевьева, и Рурк едва понимали.
Постепенно война добралась и до Дэнсез Медоу. Таверна «Доспехи короля» стала называться «Таверной свободы», а немногочисленные сторонники Британской короны куда-то поспешно уехали из деревни. Кроме того, люди постепенно научились обходиться без британских товаров. Женщины на посиделках теперь вязали повязки для армии.
Время от времени кто-нибудь из молодых людей покидал Дэнсез Медоу, готовый с оружием в руках защищать свои права. Они уходили, пышущие силой и свежестью, а возвращались из армии через несколько месяцев с изможденными лицами, упорно не желая рассказывать о реальностях войны: о бесконечных, кажущихся совершенно бесцельными, маршах, о дымных битвах, о страшных потерях. Но некоторые из них так больше и не вернулись обратно.
Женевьева с головой ушла в работу на ферме, экономя каждую монетку, чтобы как можно скорее расплатиться с кредиторами. К тому же, один из них – Генри Пиггот – сделал свое присутствие весьма ощутимым, купив ферму старого Паркера.
Только Рурк Эдер, казалось, совершенно забыл о долге. Но Женевьева помнила о нем каждое мгновение и, несмотря на признательность, не чувствовала себя спокойной.
Наступило Рождество. Не обращая внимание на ледяной ветер, девушка решила отправиться к Рурку, завязав в пояс немного монет – первый взнос в счет уплаты долга. В подарок Хэнсу она взяла маленький мешочек с раковинами, собранными в Йорктауне.
Рурк встретил ее в гостиной, возле уютно потрескивающего камина. Прежде чем Женевьева успела что-либо сообразить, он снял с нее накидку, перчатки и принялся энергично растирать замерзшие руки. Она в замешательстве вырвалась и полезла за кошельком, однако Рурк даже не позволил открыть его.
– Ты не должна расплачиваться со мной последними деньгами, – решительно заявил он, опуская глаза. – Боже мой, сегодня Рождество, а у тебя на уме только дела.
– Я не хочу, чтобы на мне висел этот долг, – настаивала девушка, снова доставая кошелек.
Рурк бросил на нее полный ярости взгляд:
– Черт возьми, Женевьева, о чем ты говоришь? Разве это разговор друзей? Наверное, твое сердце спрятано в бухгалтерской книге!
Испуганная этой неожиданной вспышкой гнева, девушка отвернулась, избегая встречи с сердитыми глазами Рурка. Чувствуя, что краснеет, она призналась себе в правоте его слов. Действительно, последнее время в ее жизни не было ничего, кроме цифр: сколько бочек табака нужно отвезти на пристань и отправить вниз по реке, сколько фунтов семян можно оставить себе, суммы, которые необходимо выплатить Ферту, Пигготу и Рурку… Однако Женевьева не раскаивалась в том, что занималась этим, пытаясь удержать свою ферму на плаву.
Девушка молча опустилась на колени рядом с Хэнсом, который играл на полу, и протянула ему мешочек с раковинами. Мальчик что-то восторженно залепетал, и Женевьева тут же была награждена слюнявым поцелуем. После этого, неуклюже переваливаясь, малыш понес показывать свое богатство Мими Лайтфут.
Снова посмотрев на Рурка, Женевьева увидела, что тот улыбается – весь его гнев уже улетучился, – и почувствовала огромное облегчение.
