– Я боюсь не за себя, – пробормотала Саша.
Саша кивнула, хотя ее глаза оставались чернее ночи за окном. Кель знал, что она делится с ним не всем, говорит не обо всех своих страхах. Она рассказывала истории, но никогда не лгала. Возможно, сны казались ей ложью? Или она просто не осмеливалась рассуждать о том, чего сама не вполне понимала? Ларк наверняка сказала бы, что это мудро, что озвученное слово может претвориться в реальность.
Кель не стал ни целовать ее, ни притягивать к себе для утешения, – да она и не просила. В тихом уединении спальни, где нечему было их остановить, их сдерживало лишь то, что никто не делал решающего шага первым. Он не касался ее, а она не касалась его – не в темноте, не таким образом. Пока нет. А страху и удовольствию было не место в одной постели.
Саша так и не уснула – неподвижно пролежала рядом до рассвета, словно, бодрствуя, смогла бы предупредить неясную угрозу. Перед восходом она бесшумно выбралась из кровати, и Кель притворился спящим, чтобы она не подумала, будто разбудила его. Однако все равно услышал шепот, когда она выскальзывала за дверь:
– Я не позволю ей тебе навредить.
Глава 10
Кель был не единственным целителем в Джеру. В столице жили люди, которые скрывали свои способности куда дольше него – и которые точно так же могли защищать и исцелять одной мыслью. Что уж говорить о Пряхах, Перевертышах и Рассказчиках. Большинство из них обитали в Нивее – поселении возле дна пересохшего моря, среди ремесленников и мастеровых. Хотя Тирас выпустил указ, гарантирующий защиту всем гражданам Джеру, Одаренные не спешили перебираться за крепостные стены. Перемены давались трудно – даже тем, кто мог превращаться по сотне раз на дню. Вместо этого Джеру пришел к ним сам.
По настоянию Ларк Кель отвел Сашу к старой Рассказчице Гвен, распознающей в людях их дары, – посмотреть, не скажет ли она чего-нибудь о Сашином прошлом. Как и прежде, его сразу заметили, а затем настороженно следили до самого порога. В Нивее его прошлое помнили слишком хорошо, а дар не мог никого удивить.
Кель нашел Гвен в саду за домиком Целительницы Шенны. Старуха сидела, подставив лицо солнцу и купаясь в его лучах, словно те для нее пели. А может, так и было на самом деле.
– Целитель вернулся, – объявила она, не открывая глаз. – Я знала, что ты придешь.
– Конечно, знала. Ты же Провидица. Да и Шенна наверняка сказала, что я иду.
– И все такой же колючий. В мире Перевертышей приятно знать, что хоть что-то остается неизменным.
Кель опустился напротив женщины. Нечего было и сомневаться – второй стул поставили для него.
– Она очаровательна. Девушка, которую ты привез из Квандуна. Где она?
– Упаси меня господь от Провидцев, – вздохнул Кель, хоть и не вполне серьезно. – Она с Шейной, в доме. Я хотел сперва поговорить с тобой наедине.
– И о чем же, Целитель?
– А ты не знаешь?
– Я не знаю всего. Мои глаза видят то, что сами желают. Я это не контролирую.
– Саша говорит так же.
– Она Провидица, – кивнула Гвен. – И пострадала за свой дар.
– Да, но я ее исцелил. Я тогда впервые вылечил незнакомого человека.
– Сложнее всего разделить дар с тем, кого ты прежде никогда не встречал, – философски заметила Гвен.
– Я вообще не думал, что у меня получится. – Приятно было сознавать, что кто-то понимает его сомнения.
– Даже королева – как бы могущественна она ни была и какой бы удивительной силой ни обладала – связана определенными ограничениями. Представь, какой хаос воцарился бы в мире, если бы все могли творить что хотят.
Никто из них не заговорил о короле, чья власть опасно приблизилась к всемогуществу.
– Я пытался вылечить ее дважды. В первый раз она была почти при смерти. Во второй – серьезно ранена. И в тот раз у меня едва получилось. Исцеление заняло много часов и выпило все силы до капли. Я с трудом сумел закрыть ее раны.
– Но закрыл? – В голосе Гвен слышалось искреннее изумление.
– Да… хотя шрамы остались.
– Тогда ты и вправду великий Целитель, – пробормотала она почти с благоговением.
– Но я не смогу вылечить ее в третий раз, – простонал Кель. – Я это чувствую.
– Нет. Вероятно, нет. У каждого дара есть свои пределы. Люди – сложные существа, но именно наша хрупкость делает нас лучше. Хорошо, что мы не получаем тот дар, который желаем более всего. – Старуха помедлила. – Целитель не может излечить себя.
Кель кивнул:
– Да. Я знаю.
– Когда ты исцеляешь других, то отдаешь им часть себя.
– Шенна говорила, что за каждую спасенную жизнь я потеряю день собственной.
– Но Целители живут дольше обычных людей, – утешила она его. – И все же… я говорю не о сокращении твоих дней на земле, капитан. Когда ты исцеляешь – особенно глубокие раны, – твоя жизненная сила смешивается с силой того человека. И он становится частью тебя. А себя Целитель излечить не может. Вот почему ты не способен помочь одному человеку дважды. Или, по крайней мере, очень редко.
Гвен улыбнулась, и ее лицо растянулось в тысяче морщинок. Келю вдруг захотелось разгладить их – просто чтобы посмотреть, получится ли.
Словно почувствовав это невысказанное желание, Гвен взяла Келя за руку и прижала ладонь к своей щеке. Кожа старухи была теплой от солнца, и некоторое время он сидел так неподвижно, успокоенный ее молчаливым присутствием.
– В Солеме я исцелил две сотни человек. Большинство из них были тяжело больны.
– Великий дар. Вряд ли ты сможешь преподнести его им снова.
– Что от него толку, если я не смогу исцелить своих любимых, когда они будут в этом нуждаться? – прошептал Кель.
– Но они любят тебя не за твою силу, Кель. Это их дар тебе.
Гвен похлопала его по руке и переложила ее себе на колени, вглядываясь в линии на ладони. Еще несколько секунд прошли в созерцательном молчании.
– Ты ведь пришел не только поэтому, верно?
– Нет. – Кель вдруг подумал, что цель его визита была известна старухе с самого начала.
– Тогда веди ее сюда, парень. – И Гвен усмехнулась, причем улыбка достигла не только уголков рта, но и глаз.
Кель поднялся, чтобы позвать женщин, но увидел, что они уже на пороге. В тот же миг Гвен повернула голову к выходу из сада, будто уши служили ей лучше глаз.
Саша поприветствовала Рассказчицу, как и королеву, глубоким реверансом и склоненной головой.
– Подойди, дитя. Я просто деревенская старуха, ни к чему все это, – с укоризной заметила Гвен, хотя Кель видел, что на самом деле она польщена. – Присядь здесь.
