ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ДЖОН СНОУ ОТЦОМ ЭПИДЕМИОЛОГИИ?
Теперь мы можем быть абсолютно уверены в том, что теория водопроводной колонки возникла у Сноу не потому, что он составил свою знаменитую карту. В отличие от того, что пишется в учебниках, Сноу решил, что вода из колонки является главным виновником вспышки холеры, еще за три месяца до появления его первой карты. Конечно, понимание диагностической ценности эпидемиологических карт приходило к нему не сразу, и поначалу он использовал их лишь как иллюстративный материал. В первом издании его знаменитой книги «О способах передачи холеры» нет ни одной карты. Создается впечатление, что титул «отца эпидемиологии» является самым неудачным аспектом мифа о Джоне Сноу. Мы уже знаем, что до того как он начал размышлять о заразных заболеваниях с точки зрения топографии (т. е. связывая распределение смертельных случаев с особенностями местной среды), ему пришлось изучить работы многих своих предшественников, живших в XVIII и XIX веках, и прежде всего труды Валентина Симена, Бенуастона де Шатонеф, Мишеля Шевалье, Уильяма Фарра, Джорджа Баска, Томаса Шаптера, Генри Купера и Джорджа Менденхолла. Если мы захотим найти истинного отца эпидемиологии, то на это звание может претендовать каждый из перечисленных ученых, но только не Сноу, у которого перед ними лишь одно преимущество — лучшая легенда.
Во Франции, где государство расходовало средства весьма бережно, и Бенуастон де Шатонеф, и Мишель Шевалье провели очень подробные эпидемиологические исследования. Работа, выполненная Шевалье в 1830-х годах, убедительно показала связь между болезнями и беднейшими районами Парижа. В Британии Уильям Фарр, один из самых известных специалистов в области прикладной статистики XIX века, осуществлял исключительно сложные комплексные эпидемиологические исследования начиная с 1840 года. Имея внушительную внешность и живой интеллект, Фарр использовал доступ к основным статистическим данным страны для обоснования миазматической теории. В статье 1852 года он показал наличие обратной корреляции между высотой над уровнем моря и вероятностью заражения холерой и убедительно доказал, что в низинных областях имеется больше органического вещества, способного передавать болезнетворные миазмы. Правда, в последующие годы он изменил свою позицию и стал страстным сторонником микробиологической теории, что, однако, не мешает нам восхищаться его первоначальной аргументацией.
И карту Джон Сноу использовал в эпидемиологических исследованиях не первым. В 1798 году американский врач Валентин Симен применил аж две карты Нью-Йорка для изучения смертности от желтой лихорадки. Для Симена, как и для всех его последователей, карта города с распределением смертельных случаев явилась хорошим подспорьем для подтверждения миазматических теорий распространения заболеваний. В 1849 году санитарный врач Генри Купер так же использовал карты, позволившие получить блестящие результаты при изучении вспышки холеры в Халле. Как он отмечал в докладе, сделанном в Лондонском статистическом обществе, «точки или темные отметки обозначают места, где была зарегистрирована холера… Плотное распределение этих точек показывает на места с наибольшей смертностью». Сразу после начала эпидемии в районе Голден-сквер тот же Генри Купер был приглашен для проверки страшных слухов — люди говорили, будто строительство новой канализации потревожило кладбище жертв эпидемии чумы, случившейся в 1665 году. Многие местные жители были убеждены, что при этом произошло выделение в атмосферу вредных газов через отверстия колодцев, расположенных по всей длине канализации. Купер тут же нарисовал карту смертности, которая оказалась первой картой района Голденсквер и Брод-стрит. Она показывала, что чем ближе оказывалось место к чумному могильнику, тем смертность от холеры была ниже. Он также обратил внимание на то, что канализация, проходившая поблизости от чумного могильника, устремлялась на север к Риджент-стрит, где признаков холеры совсем не наблюдалось. В отличие от Сноу Купер использовал карту смертности в качестве аналитического инструмента.
СНОУ — КОМПИЛЯТОР
До сих пор утверждалось, что канонизация таких личностей, как Сноу, ухудшает качество истории и искажает картину того, что происходит в науке. Но есть и еще одна проблема. Переоценка важности вклада давно почивших ученых сопряжено с неким риском: когда правда открывается, происходит то, что военные называют «обоюдными невосполнимыми потерями». Возьмем, например, специалиста по статистике и «измерителя умов» Сирила Бёрта. Данные, которые он накопил за все годы своих исследований IQ и наследственности, считались самыми авторитетными и убедительными. Но стоило ему умереть, и его тут же разоблачили как научного мошенника. Оказалось, он не только подделывал результаты, но и выдумал лаборантов, которые их якобы получали! Уважение к Бёрту растаяло стремительно и безвозвратно. И, хотя его реальная вина до сих пор не доказана, обвинения в его адрес позволили критикам наследственности усилить свои нападки на всю эту науку. Известный психолог Ганс Айзенк отмечал в автобиографии, что шумиха вокруг этого дела заставила «многих людей отказываться от любых теорий, если в них говорилось о наследовании интеллектуальных способностей человека». Мысль Айзенка понятна. Никого из почивших или живых не стоит возносить так высоко, чтобы их личная репутация становилась неотделимой от репутации целой области науки, в которой они работали.
Если мы согласимся с тем, что фигура одинокого гения почти всегда является невероятным преувеличением, то людей типа Джона Сноу следует воспринимать как действительно великих, хотя и сделавших лишь небольшой шаг вперед. Как только мы поймем, что огромных шагов почти никто не делает, у нас появится более реалистичное понимание того, что такое «величие» в науке. Между 1848 и 1855 годами Сноу посчитал правильной одну из существовавших тогда теорий холеры и стал изучать ее вспышки с помощью эпидемиологических инструментов. Ни его теория, ни его методология не отличались новизной. Но, поскольку нам удалось умерить наши ожидания, это и не так уж важно. Проведенный Сноу анализ эпидемии в районе Голден-сквер и еще в большей степени изучение водопровода в северной части Лондона являются ярким примером правильной компиляции теории и методологии. Трудно сказать, какое из его исследований оказало наибольшее влияние на современников, но, оценивая все, что он сделал, с позиций, принятых и в его время и сейчас, можно смело сказать — Сноу был исключительно талантливым и оригинальным исследователем.
Глава 7
«Священник, у которого был ключ»
Грегор Мендель. Факты и вымысел
В 1900 году три биолога повторно открыли законы Менделя, в соответствии с которыми признаки организма определяются наследственными единицами, причем каждая единица присутствует либо в гамете, либо в сперме, либо в яйце, и, следовательно, в оплодотворенном яйце она присутствует дважды. По сути, это была атомная теория наследственности.
Джон Майнард Смит. «Нью-йоркское книжное обозрение» (21 декабря 2000 г.) Гений Менделя — это не Божий дар. Он всего достигал тяжелым трудом. Но при этом у него было еще что-то, то вдохновение, которое помогало ему видеть результаты не так, как все остальные. Такое прозрение, пусть даже после продолжительного тяжелого монотонного труда, и сделало Менделя великим. Оно позволило ему совершить гениальное — предложить законы наследственности, которые легли в основу генетики.
