Никто не обращал особого внимания на графа, пока он пробирался между фургончиками; некоторые из них были ярко раскрашены на манер цыганских; на других было просто крупными буквами выведено слово «ЦИРК».
Вокруг было множество палаток, в воздухе стоял шум и гомон голосов, люди торопливо пробегали куда-то, мужчины тащили стойки и разные приспособления к «Большому куполу», лай собак смешивался с ржаньем лошадей, — в общем, царила обычная цирковая суета и неразбериха.
Граф шел оглядываясь, пока наконец не заметил Калисту.
Она разговаривала с женщинами, толпившимися у своих фургончиков; некоторые из них сидели на ступеньках, другие — на траве; на всех были яркие, расшитые блестками цветастые одежды.
Калиста уже сняла свою шляпку и черную полумаску, но еще не переоделась; на ней по-прежнему было ярко-красное, ослепительное платье для верховой езды, которое даже на расстоянии выглядело дешевеньким и кричаще-безвкусным.
Калиста что-то сказала, и женщины засмеялись. Граф отошел в сторону, опасаясь, что его могут заметить.
Он не хотел подходить к Калисте на виду у всех, опасаясь взволновать или напугать се.
Граф держался в тени, стараясь, чтобы его не заметили, не теряя Калисту из виду. Он увидел, как она отошла от группы женщин и направилась к маленькому, ярко раскрашенному фургончику, стоявшему немного в стороне от других, на окраине лагеря.
Последовав за ней, граф заметил Кентавра, который уже поджидал ее.
— Подожди, я сначала переоденусь, — сказала она лошади и скрылась в фургончике.
Та как будто поняла обращенные к ней слова, так как спокойно продолжала стоять у ступенек, только время от времени помахивая хвостом, чтобы отогнать надоедливых мух.
Граф тоже ждал, не сводя глаз с фургончика, но не приближаясь, желая прежде удостовериться, что ему удастся поговорить с Калистой наедине, и им никто не помешает.
Она появилась на верхней ступеньке, одетая, как показалось графу, в длинную, ярко-красную цыганскую юбку и белую блузку; на плечах у нее была накинута шаль.
Граф совсем уже было собрался подойти к ней, как появился еще один человек — высокий, худощавый мужчина в одежде клоуна; лицо у него было как белая маска, которую, точно рана, прорезал кроваво-красный рот.
— Позвольте, я расседлаю для вас Кентавра, chere?[11]— произнес он, обращаясь к Калисте.
Незнакомец говорил с сильным акцентом, и граф подумал, что он, вероятно, француз.
— Спасибо, Коко, — ответила Калиста, — но ты можешь опоздать — скоро твой выход.
— Я выступаю после Мандзани, — возразил клоун, — а вы же знаете — ах, Боже милостивый! — всем известно, как долго его вызывают; он без конца раскланивается после каждого своего выступления.
Калиста засмеялась.
— Он обожает аплодисменты! Просто жить без них не может!
— Он жадный, не правда ли? — заметил клоун. Калиста снова рассмеялась.
— Все мы любим, чтобы нас хвалили.
— Вы, chere, были merveilleuse ce soiri[12]— сказал клоун.
— Благодарю, Коко, — просто ответила Калиста.
Клоун снял с Кентавра седло и положил его за дверью фургончика.
Калиста освободила его от сбруи, и жеребец, радостно взбрыкивая, чтобы показать, что он совершенно не устал после представления, отбежал в сторону, туда, где трава была гуще и сочнее.
Из большого шатра донеслись крики и звуки оваций.
— Тебе пора идти, Коко, — настойчиво сказала Калиста.
Клоун, сообразив, что времени у него в обрез, повернулся и побежал, лавируя между палатками и фургончиками, придерживая на ходу свою высокую шляпу.
Спустя мгновение, как раз когда граф снова собирался выйти из своего укрытия, — показался еще один человек.
Поверх трико, расшитого блестками, на нем был накинут длинный, ярко-алый плащ, и граф сразу же узнал силача-тяжеловеса, которого только что видел на манеже.
Вид у него, когда он направлялся к Калисте, был довольно внушительный.
— Твое выступление сегодня имело необыкновенный успех, Мандзани, — заметила Калиста. — Аплодисменты доносились даже сюда.
— Мы оба имели успех, — ответил тяжелоатлет. Он говорил по-английски с легким акцентом, глубоким, низким голосом, в котором звучало такое неприкрытое хвастовство, что графу стало противно. Он сразу почувствовал неприязнь к этому человеку.
— Я хочу поговорить с тобой. Калиста покачала головой.
— Мне нужно отдохнуть. Разве ты забыл, что мы снимаемся с места сегодня вечером, после представления? Нам и так предстоит бессонная ночь.
— Я помогу тебе собраться.
— Ничего, я справлюсь сама. Спасибо.
— Но я хочу помочь тебе; ты же знаешь, я всегда хочу тебе помогать!
— Это очень любезно с твоей стороны, — возразила Калиста, — но я прекрасно могу управиться без посторонней помощи.
— Ни одна женщина не может обойтись без помощи мужчины! — воскликнул Мандзани. — Вместе мы могли бы добиться величайшего признания и славы! Мы бросили бы этот жалкий бродячий табор и поступили бы в большой, настоящий цирк! Нас примут там с распростертыми объятиями, и мы быстро поднакопим деньжонок — мы станем богаты, очень богаты!
— Очень мило с твоей стороны, Мандзани, что ты предложил мне все это, — ответила Калиста, — но, знаешь, я предпочитаю работать одна.
— А вот этого-то я тебе и не позволю сделать! Пока они разговаривали, граф, стараясь держаться за другими фургончиками так, чтобы остаться незамеченным, подходил все ближе.
Теперь ему слышно было уже каждое слово их разговора, и он заметил тень робости и неуверенности на лице Калисты.
— Ты поедешь со мной, — произнес силач, протягивая руки к девушке. — Ты будешь моей подругой, и нам будет хорошо, очень хорошо вместе!
— Нет! — воскликнула Калиста.
Она сделала шаг назад, как бы желая убежать в фургончик, но Мандзани, мгновенно оказавшись рядом, схватил ее за плечи своими голыми волосатыми руками.
Он притянул ее к себе, и она тихонько вскрикнула.
Выйдя из своего укрытия, граф решительно шагнул к ним.
— Стой! — сказал он повелительно. — Немедленно отпусти леди!
Глава 5
Калиста и Мандзани на мгновение застыли, молча, удивленно глядя на него. Затем, когда силач обернулся к графу, девушка тихо спросила:
— Как вы нашли меня?
Не отвечая на ее вопрос, граф подошел к ней и сказал очень ласково и спокойно:
