Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
– Нет, скажите, – обратился Григорий непонятно к кому, – и почему я им всем должен? Матери – учиться, Майе – не расстраивать мать, Коломейцу – быть «своим человеком», когда диплом получу. Но я ничего этого не хочу! Меня хоть кто-то спрашивал, чего хочу я? – он стукнул по столу кулаком, и блюдо с осенними яблоками подпрыгнуло. Егорка вздрогнул и снова напрягся.
– Простите, вы его пугаете, – осмелилась подать голос Таня. – Нельзя ли потише? Егор и так уже страшно напуган.
– Давай-ка садись, хозяин, выпей чаю, всем тут надо успокоиться, – Зулма поставила перед Гришей пиалу с зеленым чаем.
Скользнув невидящим взглядом по присутствующим, Гриша сел и растерянно уставился на стоящую перед ним пиалу. В кухне повисло тягостное молчание. Финальная сцена: все должны замереть в некоей трагической точке, чтобы зритель смог всецело ощутить драматизм присходящего. Дальше – тишина и… аплодисменты зрительного зала.
Но вместо аплодисментов тишину нарушил внезапный звонок Таниного телефона. Телефон она оставила в кармане куртки.
– Егорка, пусти меня, слезай с колен, я пойду за телефоном, – она неловко пыталась выбраться из глубокого кресла в углу, в нем любил сидеть Михаил Львович, его раздражали жесткие кухонные стулья.
– Я не пущу тебя, ты не можешь уйти! Не говори по телефону, все с кем угодно разговаривают, только не со мной! – завопил Егор.
Гриша вдруг повернулся к Тане, будто в первый раз заметив ее.
– Это ваш телефон?
– Да, мой. Не могли бы вы принести мою черную куртку, он в кармане.
Парень послушно двинулся в прихожую, принес куртку и, отдавая, внимательно посмотрел Тане в глаза, с удивлением и совсем без злости. Она кивком поблагодарила его и посмотрела на дисплей: – звонила мама.
– Ты знала, что он все равно полетит на свою конференцию? Скажи мне, ты знала?! – мама кричала в трубку так, что, казалось, ее голос слышали все на кухне, Егорка даже съежился.
– Мама, прошу тебя, не кричи. Ты напугаешь тут всех. Да, я знала. А что мне было делать? Он так хотел, он считал это очень важным, он готов был рискнуть. Мы с Никитой не смогли его отговорить, но Никита подобрал какую-то поддерживающую терапию, и папа клятвенно обещал принимать все лекарства строго по графику. Я же говорила тебе, я все время пыталась донести до тебя, как нелегко мне далось это решение.
– Какое решение? Что вы там могли решить? Как ты могла отпустить эту развалюху за рубеж? Ты вообще о чем думала? У тебя хоть капля мозгов есть?
Немая сцена. Зулма, Гриша и Егорка смотрели на Таню, замерев.
– Мама, я не могу сейчас говорить, – ей было страшно стыдно, что все слышат этот бурный поток обвинений. – Я тебе перезвоню чуть позже, хорошо?
– Когда перезвонить? Когда привезут на родину его бездыханный труп? Чтобы пригласить меня на его похороны? Кто бы мог подумать, до чего ты глупа и бездушна! Разве я этому тебя учила?!
– Мама, перестань, прошу тебя. Мне самой было очень страшно и трудно на это решиться, он же мой папа. Хватит. Мне неудобно говорить. Извини, – она нажала на кнопку отбоя и закрыла лицо руками, желая скрыть мучительную неловкость.
Несколько месяцев спустя, когда Гриша будет мучительно собирать малейшие воспоминания о ней, он вспомнит об этом жесте. Смущение и трогательная беззащитность Тани прожгли его насквозь, ему захотелось немедленно подойти, присесть напротив, утешить, отнять ее руки от лица, решить любые ее проблемы. Сделать что-то, за что он смог бы себя уважать. Для него вдруг все обрело смысл, стало простым и понятным. Со всей юношеской горячностью он хотел немедленно сделать ее счастливой, но вместо этого лишь смущенно выдавил из себя, удивляясь тому, что он, оказывается, знает ее имя:
– У вас большие проблемы, Таня?
– Не меньше, чем у вас, Гриша. От меня тоже все чего-то ждут. Мама – что я вернусь и буду работать в ее школе. Папа – что я поддержу его в опасных для здоровья поступках. Папин доктор – что я смогу отговорить папу от опасной затеи. А я не смогла. Папа улетел вчера на конференцию, о которой давно мечтал. С каким давлением и пульсом он улетел и к чему это может привести, я даже думать боюсь. А теперь еще мама, ну… вы всё слышали.
Егорка вдруг развернулся к ней, глянул своими серо-зелеными глазищами и положил ей на щеку свою маленькую ладошку.
– Твоя мама сказала, что ты глупа и бездушна. Это неправда! Она просто злилась на тебя. Ты самая добрая после моей мамы, правда. Ты меня слушай. Я считаю, что ты очень даже умная. Веришь мне? Веришь? Я могу отдать за это все свои зубы, чтобы ты поверила.
Таня не смогла в этот момент ни улыбнуться, ни заплакать. Еще не хватало заплакать тут при всех. Но в глазах все же защипало, и Егорка размазал ладошкой ее слезинки. Столько было трогательной заботы и нежности в его жесте, что она, всхлипнув, закрыла глаза.
Спасла ее Зулма.
– Так, Егорка, ну-ка, вставай, сделай Тане чаю, – сказала она. – А ты пока, милая, сходи умойся, – обратилась она к Тане, – ну а ты, молодой хозяин, давай-ка достань нам вон из того шкафа варенье, мне самой не достать, высоко. Айвовое, думаю, сейчас в самый раз будет.
Все зашевелились, пришли в движение. Простые дела – сесть всем за стол и выпить зеленого чаю с айвовым вареньем, которое у Зулмы получалось совершенно особенным из-за добавленных апельсиновых корок и розмарина, – оказались самыми важными и нужными.
Папа вернулся живым. Измотанным, похудевшим, но живым и довольным. Его доклад вызвал ожесточенные споры, но у него были потрясающие оппоненты! Он сыпал именами с такой гордостью, с какой Мэрилин Монро показывала, наверное, свои бриллианты.
Встретили его в Шереметьеве Таня с Гришей. Рейс был поздний, такси Тане было не потянуть, а Гриша настаивал на том, что ему ничего не стоит встретить ее отца.
Таню его предложение сначала смутило. С чего бы вдруг всегда холодный и отстраненный «молодой хозяин» вдруг стал таким внимательным и заботливым? Ее эта внезапная метаморфоза напрягала. Но Ларка сказала: «А что тут такого? Подумаешь, напрягает он тебя! Познакомишься с ним поближе. По дороге поговорите, вразумишь парня, и Егорке твоему станет легче. И потом, как ты собралась Павла Семеновича домой отвезти? У тебя есть другие варианты?»
Других вариантов у нее не было, но чувствовала она себя неловко. Гриша был младше – двадцать один год или немногим больше, а ей сколько? Внезапно открывшаяся симпатия с его стороны сильно смущала. Гриша ей нравился, и нравился даже тогда, когда он явно ее игнорировал. Пересекались они не часто (Егорка любил заниматься на кухне, где он мог слышать почти все, что происходило в доме; как ни странно, это помогало ему сосредоточиться), и она всегда жалела, что не надела «удачную» юбку, когда попадалась Грише на глаза.
По дороге из аэропорта, глядя в октябрьскую подмосковную темень, она осознала, как благодарна отцу. За то, что справился и жив, избавив ее от чудовищной вины. За то, что разряжал сейчас напряжение восторженными рассказами о Венеции, о людях, которые так важны для него. «Фольксваген» уверенно рассекал ночь, тихо звучала музыка. Гриша с неподдельным интересом слушал ее отца, сидящего рядом с ним на переднем сиденье, задавал ему вопросы, и Таня удивлялась, откуда молодой парень, студент экономического факультета, может столько знать о филологии. Глядя на уставшие плечи одного и крепкие плечи другого, она испугалась, что снова попала в мучительный плен.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 52
