Ева шутя взяла его за руку и сказала:
— Да, ты становишься все больше похож на меня. Особенно в этом костюмчике.
Она повела его в китайский ресторанчик. Он назывался «Чайна Мун» (Китайская Луна), на Восточной 23-ей улице, рядом с огромным магазином мебели из бамбука. Ресторанчик был очень маленький, с маленькими обшарпанными столиками, липким полом. Из кухни периодически вырывались клубы пара. Ева взяла инициативу в свои руки: выбрала столик, позвала официанта, заказала еду. Она заказала свинину с темными бобами и рыбным супом. Они оба пили пиво, и, когда Паркер сдался, Ева невозмутимо продолжала есть жареный рис.
— Загрузка! — ответила она. Это было его выражение. Ева улыбалась. У нее был рис на губах.
— Ты такая счастливая сейчас, — умилялся Паркер.
— Потому что ты, наконец, перестал талдычить мне о том, что за дерьмо вся эта еда. Я думала, что ты издеваешься надо мной.
— Мне нравится эта еда! — запротестовал он.
— Мне тоже!
— Раз это нравится тебе, то это никак не дерьмо!
Она вдруг вскинула на него глаза:
— Ты мог бы назвать это глубоким? Своего рода философией?
У нее был очень мягкий, светлый, приятный смех. Он восхищался тем, какой властью она обладает над ним. Она очень сильная и, возможно, только сейчас сама поняла это. Или осознала, насколько слаб он.
Расстегнув свою спортивную куртку, она вдруг потянулась и сладко зевнула. На ее футболке было написано: ПЛОХАЯ ДО МОЗГА КОСТИ.
— Мне подарили ее в Панама Сити, — рассказывала Ева. — Это во Флориде. На карте она как ручка от сковородки. Прямо у залива. Там такой красивый пляж, песок там словно бархатный.
Паркер никогда не думал, что она может быть такой разговорчивой.
— Я живу здесь недалеко, — говорила она, пока он расплачивался и убирал кошелек обратно в карман. — У меня квартира на Коттедж Грув.
— Тогда я провожу тебя домой, — сказал он, думая, что она намекала именно на это.
Выйдя на улицу, на этот городской вечерний зной, Ева снова взяла инициативу и руку Паркера в свою руку. Она сказала, что он изменился. На улице Индиана, на светофоре она попросила:
— Расскажи мне какой-нибудь анекдот!
А Паркеру стало грустно.
Он хотел сказать в ответ «я убийца», но не смел обрекать ее на то, чтобы делить с ним эту страшную тайну.
— Ты можешь зайти ко мне, если хочешь, — пригласила Ева, видя, как Паркер топчется в сомнении у входной двери в дом и как им уже заинтересовалась группа людей в темных одеждах. Паркер прошел половину пролета вверх, потом вернулся вниз. Или они заинтересовались им потому, что его костюм был очень похож на ее — практически такой же. Как бы то ни было она взяла его за руку и повела наверх.
Ее квартира — три комнаты, кстати, была неаккуратной, но в ней все-таки прослеживался определенный порядок, словно она впопыхах пыталась прибраться. Паркер был растроган, увидев на кухне несколько горшочков с цветами и представив, как она рыхлит почву и поливает их. Она предложила ему пиво, а себе налила немного водки. Они сидели бок о бок на софе, слушая шум улиц.
— Так спокойно здесь у тебя, — нарушил тишину Паркер.
Хотя на самом деле здесь было шумно, жарко, душно — в этих маленьких, давящих комнатках. Он думал: а что бы она сказала, если бы он сказал ей обратное.
Она расстегнула молнию своей куртки и сняла ее, оставшись в той самой смешной футболке. Паркер сделал то же самое, бросив свою куртку на ее.
— Здесь неплохо, — начала рассказывать Ева. — Я выросла на Милвоуки Авеню. Ну где же еще? Но я так хотела сбежать оттуда, жить одна, стать независимой, хоть немного. Я продолжаю общаться со своими. Им здесь не нравится. Для них это — джунгли, грязная дыра. Но я вполне справляюсь сама.
Она обняла его одной рукой и, встав, заставила его почувствовать себя таким маленьким и беззащитным. Она нежно прижалась к нему и погладила.
— Ты не знаешь меня, — сдавленным голосом сказал Паркер, не зная, что он скажет дальше.
— А ты меня? Думаешь, ты знаешь меня?
Он покачал головой. Они оба все еще чужие друг другу, словно одеты во много слоев одежды.
— Я заставила тебя так долго ждать, — сказала Ева.
Паркер стал было отрицать, но она снова обняла его и стала гладить.
— Ну, у нас же не было еще ни одного романтического вечера.
Это была фраза из его объявления в разделе «Знакомства»: она не забыла этого. Ему было стыдно, более чем. Он ненавидел себя за то, что вел себя так, чтобы заслужить ее доверие. «Выходец из Лоуп» назвал он себя. Ужасно, отвратительно: потому что это напомнило ему другое объявление, другое свидание и то, чем оно закончилось.
Как тщательно, как изысканно он формулировал эти объявления, взвешивая каждое слово этих нескольких строк.
Ева не заметила того, что упоминанием объявления повергла его в такое уныние. Она все еще рассказывала.
— … только если ты понимаешь, откуда я родом, — объясняла она. — Однажды на меня действительно напал какой-то парень. Она на секунду замолчала, но Паркер ничего не ответил, и она продолжила: — Буквально набросился.
Но он продолжал смотреть на нее молча. Перед его внутренним взором стояли те маленькие объявления.
— Я имею в виду, изнасиловал, — уточнила Ева.
Это Паркер услышал.
— Бог мой!
Он сказал это и прижался своим лицом к ее щеке. Он не хотел слышать продолжения этой истории.
Но она осторожно отодвинулась и потянулась к своему бокалу. Пригубив, она сказала:
— Я даже немного знала его. Он подонок. Он из Джульет, слонялся без дела.
Паркер злился все больше, он отодвинулся от нее и выпрямился, будто подрос. В нем возрастала паника, его сознание начало слегка затуманиваться. Он думал только об ужасной несправедливости судьбы этой одинокой женщины.
— Какой ужас! — искренне посочувствовал Паркер.
— Я ходила некоторое время к психотерапевту, — продолжала Ева тихо, будто видела, что Паркер переживает и его нужно успокоить. — Они говорили мне, что с этим нужно справиться. Нужно пережить это. Нужно жить дальше.
— То есть забыть об этом? — Паркер по-прежнему сидел, сгорбившись и вжавшись в противоположный край софы. Его нервы были подобны туго натянутым струнам. Он постоянно теребил свои пальцы — не мог сидеть спокойно. — Просто забыть того парня, который изнасиловал тебя?
— Простить и забыть, — ответила Ева. — Вот как нужно справляться с этим. Не позволять озлобить себя, я так думаю.
— Ты что, издеваешься? Простить этого жуткого монстра, сделавшего с тобой такое? Как прощение может помочь?
