– И все же соня под номером восемь ей наваляла, – ухмыльнулся полковник.
Похоже его зациклило на мысли, что он обнаружил хоть какой-то намек на изъян в нескончаемом перечне наших плюсов.
– В любом бою можно найти проигравшую сторону, – ответила Селедка. – Если желаете, можете считать проигравшей Мию. А теперь поговорим о ней подробнее.
И так далее, одну за другой. Директриса называла очередной номер, на все лады выхваляла наши достоинства и помалкивала о недостатках, ну а господин Лазарь в ответ без устали сыпал своими пошлыми остротами и сомнительными придирками. Одно хорошо, что от меня не потребовалось ни слова, ни жеста. Я просто стояла и больше ничего не делала, пропуская мимо ушей слова Селедки.
Слышала их не раз, не забыла еще.
Боже, ну как же хочется пить. Не знаю, что за гадостью меня обкололи, но жажда из-за нее просто вселенских масштабов. Накануне смотрин нас не поили и не кормили во избежание проблем, так что сейчас я почти согласна из унитаза напиться, вот только где же его здесь найдешь.
Ничуть не удивилась, когда Ким уделили раза в три больше внимания, чем мне. У директрисы талант затягивать время с разных сторон навязчиво указывая на выгодные стороны воспитанниц. А тут превзошла саму себя в однообразных восхвалениях. Если верить всему сказанному, эта глуповатая блондиночка просто несбыточная мечта всей мужской половины человечества. И в этих стенах она до сих пор пребывает только потому, что ее берегли как раз для такого великого случая.
Господин Бром, почти ставший ее избранником, отказался от такой чести после короткого разговора проведенного под ненавязчивым присмотром воспитательниц. Говорят, в конце беседы он вспылил и высказался о Ким крайне нелицеприятно, прилюдно сравнив ее с широко известной домашней птицей.
Ну да, нельзя с ним не согласиться, – она та еще курица. Но сейчас мне ее очень жалко, никому такое не пожелаешь. Но в то же время есть искорка радости.
Я рада тому, что Ким из второй группы. Мы с ними почти не пересекаемся, это политика Цветника, поэтому друг дружку знаем плохо. Она для меня совершенно чужая, более чужая, чем все мои одногрупницы, включая даже Мию.
С такой не так печально расставаться и знание ее дальнейшей судьбы не так ужасает.
Ну когда же это закончится? Я ведь рискую умереть от жажды. Или смотр затянулся так, как никогда не затягивался, или я теряюсь во времени из-за неудобств, благодаря которым минуты растягиваются в часы.
Вроде бы всех нас представили, роликов на экране прокрутили немало, сейчас там, наверняка, демонстрируются картинки уже не привязанные к кому-либо конкретно. На этом этапе господа могут начать запрашивать дополнительные данные понравившихся воспитанниц, также не удивлюсь, если они удалятся к бильярду и официанткам, чтобы принять решение в более раскованной обстановке.
Но западники ничего не говорят и не поднимаются. Просто сидят и смотрят на нас из полумрака, и невозможно понять – на кого именно.
Затем случилось очередное немыслимое событие. Тот, который все время молчал, неприглядно пожевывая, что-то достал из кармана, затем вспыхнул огонек, и вот этот грубый человек уже сидит как ни в чем ни бывало пуская дым от толстенной сигары.
Что?! Курение в стенах Цветника?! Да его же сейчас выгонят с позором, до такого бесчинства еще никто не додумывался!
Но странное дело, ни директриса, ни даже Эсмеральда даже не пискнули и вообще держались с таким видом, будто так и должно быть. Мы, естественно, тоже помалкивали не позволив ни жестом ни звуком выдать охватившее нас смятение.
На миг смолкла легкая музыка – сменялись композиции. Поэтому я отчетливо расслышала отрывистый бабах очередного толи артиллерийского выстрела, толи взрыва, различать их умеет только Дания.
Западники при этом звуке переглянулись и синхронно улыбнулись, будто говоря друг другу без слов что-то понятное лишь им.
И тогда я окончательно осознала, что этим людям сейчас позволено слишком многое. Немыслимо многое. Они это понимают и ни капли не стесняются использовать. Пока что в мелочах, если столь демонстративно нарушающее все правила курение можно назвать мелочью, но кто знает, что они придумают дальше.
Почему-то мне впервые за все время стало страшно. Очень страшно. Так, что в ногах слабость ощутила.
Справилась с грозящими падением симптомами быстро, но страх остался.
Сейчас что-то будет.
– Может господа желают узнать что-то дополнительно? – не выдержала Селедка, истерзанная мукой безобразно затянувшегося ожидания. – Просто назовите номер, можно даже жестом, на пальцах, здесь так принято.
Полковник покачал головой:
– Не надо нам ничего дополнительного, мы уже определились, – выпустил облако дыма, поднял обе руки, растопырил ладони поджав при этом большие пальцы и, ломая мою жизнь об колено, небрежно произнес: – Западная Конфедерация выбирает орхидею номер восемь.
Глава 8
Жизнь вдребезги
Два года назад я едва не погибла из-за очередного проявления традиционной мужской расхлябанности отягощенной алкоголизмом (тоже традиционным). Нашу группу отвезли в считавшейся безопасным кластер, где мы должны были провести ровно сутки в целях профилактики споровой лихорадки Улья, или, как ее обычно называют по простому – трясучки. Это рутинное и хорошо отлаженное мероприятие, ничто не предвещало беды. Но случилось непредвиденное – несколько весьма высокопоставленных господ Азовского Союза, которым пришлось временно покинуть стаб по той же причине, в процессе затянувшегося ужина позволили себе лишнее и затем, уже находясь в состоянии сильнейшего опьянения, потребовали от охраны отвезти их в место, где можно вволю пострелять по зараженным.
Офицер решил поступить так, как это принято в тех случаях, когда отказаться невозможно, но и выполнить приказ нельзя. Он начал возить пьяных кругами в ожидании того неминуемого момента, когда они успокоятся, а еще лучше – уснут. На нашу беду один из господ добился того, чтобы ему позволили посидеть за пулеметом и когда увидел в сторонке подозрительные по мнению залитого алкоголем сознания огоньки, не разбираясь открыл стрельбу.
По нашему лагерю.
До момента, когда его оттащили от пулемета, он успел не так уж много. Почти все пули улетели в ночь не набедокурив, но одна очередь оказалась «удачной». Искалечило радиатор Цветомобиля, вышел из строя блок управления мобильной охранной системы, взорвался газовый баллон в кухонной палатке, одному гвардейцу оторвало руку в локте, второй, поспешно выпрыгивая из грузовика, ухитрился сильно разбить лицо и повредить глаз.
Столько визга и крика я за всю жизнь не слышала.
Одна из пуль попала в надувную кровать, на которой я тщетно пыталась уснуть – день выдался необычным, впечатлений море, глаза, несмотря на легкую усталость, отказывалась закрываться. Просто лежала и таращилась в одну точку.
