Но Элисон овладела его умом и телом. Она стала важной его частью.
– Со мной ничего не могло случиться! – возразила Элисон.
– Тебя сбили с ног, их единственная цель – облить тебя, нас грязью, откопать любые сплетни. В ту ночь, когда Селена погибла, папарацци преследовали ее. На месте аварии они делали снимки! – выкрикнул он. – Они хотели знать, была ли она пьяна либо под действием наркотиков. Они жаждали скандала.
Элисон побелела.
– Я… не знала. В газетах этого не было…
– Я заплатил им, и скандала не получилось. Я выкупил снимки, и в прессу они не попали.
У Элисон глаза налились слезами от жалости к нему, к Селене. Она взяла в ладони его лицо и с нежностью поцеловала.
– Прости, – прошептала она.
Ему бы отстраниться, собраться с мыслями, совладать с чувствами. Но… он не смог. Она рядом, такая ранимая и такая красивая. У него дрожат руки от желания. Он взял ее за подбородок и поднял ей голову, сняв губами капли слез, проложивших дорожку на щеках.
Сердце гулко стучало. Он стал расстегивать пуговицы на шелковой блузке, под которой бюстгальтер со скромным кружевом скрывал грудь. Максимо сглотнул слюну. Жгучим желанием запылало все тело. Но была в этом не только физическая страсть. Ничего подобного он ни к кому не испытывал, ни с Селеной, ни с другими женщинами.
Мозг отказывался мириться с этим наваждением, а сердце, не только тело, тянулось к ней. Он любил Селену, но она не затрагивала его таким образом, не обладала такой властью над его телом и чувствами. И тем не менее когда он ее потерял, то мир вокруг него разрушился.
Элисон значит для него намного больше. В тот момент, когда он увидел ее упавшей на землю, он пришел в ужас, что теряет ее.
Максимо крепко прижал Элисон к себе и принялся целовать ее со страстью и жесткостью, не сдерживая гнев и желание. Эти жестокие поцелуи словно наказывали ее за то, что она заставила его пережить, утверждали его господство над ней. Он терзал ее рот, язык, кусал мягкую нижнюю губу.
Когда он отодвинулся, то глаза у нее расширились, она часто и прерывисто дышала, соски твердыми бутонами просвечивали сквозь полупрозрачную ткань бюстгальтера. Она все равно его хочет, пусть и злится. И помоги ему Боже, он безумно хочет ее.
Он подтолкнул ее к туалетному столику у стены, повернул так, чтобы не видеть ее лица, и нагнул вперед.
Расстегнув крючок на бюстгальтере, он заключил в ладони кремовую нежную грудь с набухшими сосками, стянул вниз юбку вместе с трусами. Положив руку на пушистый бугорок, просунул палец внутрь скользких складочек. Нащупал чувственный бутончик и слегка нажал. Дрожь пробежала у нее по телу, голова откинулась назад и уперлась ему в грудь. Его окутал сладкий запах ее духов, запах, присущий только ей. Максимо отвел ей волосы и стал целовать в шею, в голое плечо.
Расстегнув брюки, он прижался своей плотью к мягким ягодицам. Она охнула и изогнулась, впуская его в себя.
Он вонзился в плотное жаркое лоно и потерял ощущение времени, перестал думать о нежности. Он хотел овладеть ею вот таким образом, чтобы в их соитии не было ничего личного. Но он чувствовал ее запах, мягкость кожи у него под руками, слышал ее тихие стоны от удовольствия. Его тело никогда не отвечало так ни на одну другую женщину. Это Элисон, и от нее он не спрячется, пусть отвернул от себя ее лицо.
Сердце у него сжалось. Это – Элисон. Его женщина. Мать его ребенка.
Вдруг ему стало необходимо увидеть ее лицо, увидеть, как она будет выглядеть, когда он доведет ее до высот наслаждения. Он подхватил ее, быстро пересек комнату и уложил на кровать.
– Элисон… – прошептал он, откинув ей волосы со лба.
Он взял в ладони ее щеки, в глазах было столько чувств, что он окончательно потерял себя.
– Макс…
Он медленно погружался в нее, дрожа от усилия сдерживаться, не делать резких рывков. Она обхватила его руками и двигалась с ним в унисон. Тихие стоны, непроизвольно вырывавшиеся у нее, доставляли ему несказанное удовольствие. Когда она вскрикнула в экстазе, он тоже достиг своей вершины наслаждения. Он шептал ее имя. Она принадлежит ему, а он – ей.
Сердце стиснуло стальным кольцом. Как вынести ее взгляд, полный изумления и радости? Он откатился от нее, словно освобождаясь от того, что кипело в душе.
Элисон повернулась на бок лицом к нему. Как она красива! Лицо раскраснелось, губы распухли. Она никогда не выглядела так восхитительно, так соблазнительно. Максимо сжал зубы, сопротивляясь поднимавшемуся приливу желания, которое готово снова его поглотить.
– Меня ждет работа. – Он встал и застегнул ремень на брюках, стараясь справиться с дыханием и сердцебиением. Инстинкт требовал не уходить от нее. Но он не позволит себе этого, не покажет свою слабость.
За спиной он слышал шорох – она одевалась. Когда он повернулся, то увидел ее лицо, смущенное и обиженное. Но он не будет ничего ей объяснять. Он показал ей достаточно. Он не хочет никаких чувств, ни ее, ни своих.
– Сегодня я буду работать допоздна, так что ты спи в своей комнате, – натянуто произнес он.
Лицо у нее сморщилось, словно он ее ударил.
– Хорошо.
Зазвонил ее мобильник. Она извлекла телефон из сумочки, которая валялась на полу, куда была брошена в их общем порыве поскорее соединиться.
– Это из лаборатории. – Ни ее лицо, ни тон ничего не выдали. Она взглянула на Максимо. – Поздравляю. Ты – отец. Уверенность на девяносто девять и девять десятых процента.
Элисон наблюдала за выражением лица Максимо, надеясь хоть на какую-то реакцию, на какой-то знак, сказавший бы ей, что она его не потеряла, не потеряла всего того, что связывало их целые шесть недель. Она не увидела в его темных глазах жизни, словно он запер на замок свои чувства.
– Мне нужно идти, – сказал он с непроницаемым видом.
Элисон понимала, что надо отодвинуть от себя боль, которая грозила охватить ее. Но это невозможно. Она слишком сильно его любит и теряет его. Уже потеряла. Он ее не оставит, но сердце его будет далеко.
Она закрыла глаза, чтобы не потекли слезы. Она будет сильной ради себя, ради ребенка. Она ни за что никому не покажет, что сердце у нее разбито навсегда.
Ароматный воздух ласкал кожу, тепло летнего дня согревало. Но лишь снаружи, а внутри у нее царил холод.
Она приехала на остров Марис двадцать минут назад, рассчитывая найти здесь утешение, облегчить боль. Вместо этого окунулась в горько-сладкую муку, потому что находиться в том месте, где она была так счастлива, невыносимо.
За прошлую неделю Максимо отсутствовал по делам намного чаще, чем раньше, а когда бывал дома, то вел себя вежливо и отстраненно. Выносить это было тяжелее, чем его гнев. Он полностью закрылся от нее.
Больше всего она боялась, что его отношение связано не с инцидентом с репортерами, а с тем, что он убедился в своем отцовстве, в том, что он отец ее ребенка. Может, они уже ему не нужны, а получается, что у него забрали пропуск в свободную жизнь.
