Она могла бы показать ему телеграмму, а потом до хрипоты спорить с ним, убеждая, что ему не следует ехать, потому что это опасно. Что его вспыльчивость не позволяет ему трезво мыслить, особенно когда дело касается Хани. Она бы стала его убеждать, что в его возрасте ему не справиться с молодым и еще более отчаянным, чем он сам, Саммерфилдом. И все было бы напрасно.
Она делает то, что должна — Кейт стиснула зубы, — для Хани, для Рейса. Хани будет оскорблена выкупом, а еще более тем, что ей снова дали почувствовать свою безответственность. Но это скоро пройдет.
А вот Рейс, возможно, никогда не простит ей обман. Кейт слишком хорошо знала, как он упрям и горд. Рана, которую она ему нанесла, может никогда не зажить.
Глаза Кейт наполнились слезами. Что поделаешь! Если Рейс навсегда потеряет к ней доверие и разлюбит ее, она по крайней мере сохранит ему жизнь.
Хани осторожно открыла дверь и вышла в пустой коридор. Несмотря на то что спала она мало, она чувствовала себя свежей и отдохнувшей. У нее было ощущение какой-то восхитительной полноты, словно Гидеон заполнил своей любовью все пустые места в ее теле. Почти бегом она спустилась по лестнице и вышла на улицу. Она решила купить себе новое платье взамен подозрительных лохмотьев и принести из бара завтрак в номер.
Чарли-полукровка дремал в кресле и открыл глаза как раз в тот момент, когда Хани выходила на улицу.
— Какого черта! — пробормотал Чарли, встрепенувшись и хватая лежащий на коленях пистолет. Локтем он свалил на пол настольную лампу, и непотухшая сигарета упала в образовавшуюся у него под ногами лужицу керосина.
Улица была пустынной. Хани захотелось выбежать на середину и объявить всему миру — или хотя бы жителям Керрилоса, — что она любит Гидеона Саммерфилда и что если она до сих пор и не совершила в жизни ничего особенного, то сейчас сделала то, что было абсолютно, совершенно, безусловно правильно!
Впервые в жизни она стала сама собой! Какое счастье! Ничего не надо доказывать — ни себе, ни кому-либо другому, особенно отцу. Если она разыщет деньги, то вернет их в банк ради Гидеона, а не для того, чтобы произвести впечатление на отца или заслужить его похвалу. Она ни за что на свете не допустит, чтобы Гидеон опять попал за решетку.
С этой мыслью она вошла в лавку и снова удивилась ее сходству с лавчонкой ее детства. Но на сей раз воспоминание было не столь болезненным. Эдвины Кэссиди больше нет! Есть Хани Логан, и она счастлива.
— Вам помочь, мисс? — довольно не приветливо спросила пожилая продавщица.
Хани выбрала простенькое ситцевое платье и стала его примерять. Рукава слишком длинны, в талии широковато, а подол волочится по земле, но платье чистенькое и не рваное, а большего в данный момент от него и не требуется. Она разглядывала себя в зеркале, когда услышала, как продавщица воскликнула:
— Ой! Кажется, горит гостиница. Хоть бы она сгорела дотла! Будет только справедливо, если все эти шлюхи и алкаши сгорят уже на земле, не дожидаясь адского пекла!
Хани выглянула в окно. Дым валил из окон нижнего этажа гостиницы. Языки пламени поднимались вверх по стене деревянного строения.
Панический страх охватил девушку. Она огляделась: ряды полок, заставленных мешками с крупой, деревянными ящиками и стеклянными банками, были странно знакомыми. Свисавшие с потолка на крюках метлы, лопаты и мотыги покачивались над головой, и на какую-то долю секунды ей почудилось, что она в лавчонке своего детства в Лома-Парда. Она даже удивилась, почему на ней платье ее матери, ведь ей не разрешалось играть в переодевания!
— Смотри! — кричала продавщица. — Видишь? Уже крыша занялась! Помоги нам, Господи! Не дай искрам перекинуться на нашу сторону!
Хани заворожено смотрела на гостиницу, в которой она только что оставила спящим любимого человека.
— Гидеон! — Подняв подол длинного платья, Хани опрометью бросилась вон из лавки.
Она уже собралась вбежать в горящий холл, как чья-то рука легла ей на плечо и она услышала хриплый голос Чарли Бака:
— Туда нельзя!
Но прежде чем Чарли схватил ее, девушка развернулась и изо всех сил ударила его кулаком в подбородок, так что он выпустил ее плечо и попятился, а она вбежала в дом.
Холл заволокло дымом. Ничего не видя, прикрыв нос и рот подолом, Хани пробралась к лестнице.
Не успела она взяться за перила, как услышала за спиной звук, похожий на порыв ветра. Обернувшись, она увидела, что загорелись шторы, а языки пламени поползли по полу к лестнице. От ужаса Хани остолбенела. Будто вросла в пол, не в силах пошевелиться. Ей показалось, что пламя прошипело ее имя. Хотела закричать, но голос не слушался. А пламя в ответ забушевало еще сильнее.
Сны Гидеона были беспокойными. То ангелы возносили его и сбрасывали в преисподнюю, то он тонул в сине-зеленых глазах Хани среди зеленого поля, то вдруг стебли кукурузы превращались в железные тюремные решетки и женщина, которую он держал в объятиях, исчезала. А нежная музыка голоса Хани сменялась скрежетом цепей, которые заключенные волочили по каменному полу.
Неожиданно сквозь бред этих сновидений прорвался звон колокола и чьи-то крики, взывавшие о помощи. Гидеон вскочил с постели. Он сразу вспомнил, где находится, и понял, что означают этот звон и крики. Пожар! Тут он заметил, что Хани в комнате нет. Слава Богу! — подумал он. Теперь надо позаботиться о себе.
Дым уже пробивался через щель под дверью. Гидеон быстро оделся, пристегнул кобуру и через окно вылез на шаткую Крышу крыльца.
Толпа, собравшаяся внизу, приветствовала его появление возгласами радости. Кто-то крикнул, указывая на воз с сеном, стоявший у крыльца:
— Прыгайте, мистер!
— Прыгайте! — подхватили остальные.
Гидеон спрыгнул, а потом слез на землю, ожидая увидеть в толпе сияющее, счастливое лицо Хани. Вместо этого его взгляд уперся в каменный лик Чарли-полукровки.
— Где женщина? — прорычал он.
Вокруг стоял такой шум, что Гидеон не расслышал.
— Что? — переспросил он.
— Где эта чертова девчонка, которая стоит десять тысяч баксов? Что ты с ней сделал, Саммерфилд? Спрятал где-нибудь?
— А разве она не здесь? Когда ты ее видел в последний раз?
— Пару минут назад. — Чарли мотнул головой в сторону гостиницы. — Она побежала искать тебя.
Чертыхаясь, Гидеон пробрался сквозь толпу ко входу в гостиницу. Холл был уже объят пламенем. Через этот ад — а именно так выглядел холл — не пробиться. А если это и удастся, то навряд ли он будет в состоянии помочь Хани.
Гидеон выбежал из гостиницы. Взобравшись на фургон с сеном, он ухватился за карниз крыльца, превозмогая боль от раны, подтянулся и перевалился на крышу. Проникнув через окно в комнату, которая уже была полна дыма, он пробрался к двери.
Гидеон Саммерфилд не молился с тех пор, как ему было десять лет. Но сейчас он воззвал к Богу. И вложил в молитву всю свою душу.
