— Похороны по первому классу.
— Ага, значит, хватит прохлаждаться. — Парис говорит громче: — Давайте сюда все!
Вся группа сгрудилась вокруг шефа. Парис ждет, пока все не успокоятся, и продолжает:
— Итак, клизма от Фишара, предупреждение от прокуратуры — в общем, сами знаете… Для тех, кто не в курсе, все из-за моего утреннего визита в центральный офис ПРГ. Что, судя по всему, подтверждает то, о чем мы все потихоньку думали: эти экологи — пустышка. Правда, возможно, и не совсем. Однако мы все согласны, что они коллегу не убивали. Есть возражения?
Возражений нет.
— Теперь дальше: Скоарнек, Курвуазье и Джон-Сейбер, судя по всему, что-то знают об этом убийстве, даже притом что я пока не очень понимаю, какая между ними связь. Значит, надо перевести на них стрелки, чтобы всем было приятно. По крайней мере сейчас. — Парис поворачивается к Этель Руйер. — Что там у Курвуазье?
Молодая женщина отрицательно мотает головой:
— Квартиру поставят под наблюдение с сегодняшнего вечера. Фуркад согласен подключить разыскную бригаду. Необходимо там все обшарить сверху донизу, но, может статься, наш хакер неожиданно заявится домой. Я приняла решение дождаться завтрашнего утра, а потом уже отправлять туда дознавателей. Если повезет… Для информации: коллеги хотят взять под скрытое наблюдение еще квартиры Скоарнека и Джон-Сейбер. Канает?
Из-за спины Тома выглядывает Куланж:
— Досточтимый шеф?
— А что там с распечаткой телефонных разговоров наших придурков?
— В распечатках всплывает куча людей: приятель Скоарнека — они прежде вместе снимали квартиру; препод из Коллеж де Франс, который у них там числится за гуру; какой-то тип, который работает во «Франс телеком»…
— Журналист?
— Нет, техник.
— Их всех прослушивали?
— Ну да.
— Тогда возвращайся туда, а потом быстро доложишь мне про остальных. И проверь, чтобы никого не упустили из виду.
Выпуск «Журналь дю суар» поступил в киоски несколько часов назад, и в штаб-квартире предвыборного комитета Шнейдера все стоят на ушах. Настоящий шквал телефонных звонков от более или менее взволнованных и более или менее агрессивных журналистов. «Замешан ли он как-то в эту историю с предполагаемым убийством офицера полиции? Правда ли, что кандидат встречался со Скоарнеком?» — «Да, случайно, на форуме антиглобалистов между ними действительно произошла небольшая стычка. Жесткая». — «Вы можете это доказать?» — «Нет, но мы ничего не должны объяснять». — «Во всяком случае, вы не отрицаете, что встреча имела место». — «Да, но она была единственная». — «Это вы так говорите, но не можете ничего доказать». — «А нечего доказывать. У Эжена Шнейдера нет ничего общего с этим провидцем, и, если вы будете утверждать противоположное, мы привлечем вас за диффамацию!» — «Я просто исполняю свою работу, есть фотография, я ничего не придумал…»
— Да откуда же эта фальшивка? Нужно ли заявлять официальный протест главному редактору газеты, которая первой опубликовала это фото? Нет, очевидно, не нужно. Защита свободы прессы — один из наших лозунгов в этой кампании, не будем об этом забывать. Однако он уже в курсе того, что мы думаем о публикации Пьера Моаля.
Шнейдер выдвигает предположение, что можно попробовать ответить в форме предупреждения по поводу серьезных и фундаментальных вопросов о стратегии ядерной энергетики, которые он накануне поставил перед Гереном. Он сторонник того, чтобы выводить на чистую воду, бить в больное место. Даже если в настоящее время — и Шнейдер это допускает — приходится действовать вслепую. Дюмениль не согласен с шефом. Он не любит играть вслепую. И, как обычно, его точка зрения одерживает верх.
Нил заранее прибывает в то место, где должна происходить встреча активистов «Неотложной помощи Голубой планете»: отремонтированная мастерская в глубине тупика, недавно выкрашенный черно-белый фасад, утопающий в цветах и зарослях кустов. Весьма приятно, но дверь на замке. Хорошо хоть дождя нет. Нил бродит по кварталу, который ему совершенно незнаком: здесь масса тупичков, по их сторонам выстроились бывшие промышленные здания, отремонтированные с большим вкусом и большими деньгами, в них расположены дизайнерские и рекламные мастерские, театральные группы, адвокатские конторы, несколько ассоциаций, у которых тоже, вероятно, с деньгами все в порядке.
На улочке, параллельной той, где находится мастерская, где должно проходить собрание экологов, он любуется восхитительным старинным одноэтажным заводским зданием из покрытых глазурью разноцветных кирпичей. Теперь в нем архитектурная мастерская. Весь квартал очень тихий, спокойный, точно вымерший. А в ста метрах отсюда грохочут главные артерии города.
Нил неторопливо возвращается. На этот раз дверь открыта, и в помещение группками входят активисты. Он вливается в небольшую толпу и благодаря имени Виржини Ламбер беспрепятственно минует контроль на голубом глазу. Весь первый этаж занят длинным пустым залом с бетонным полом, с возвышением по одну сторону, звуковой аппаратурой и paperboard, вдоль стен один на другой поставлены стулья. Входящие берут их и рассаживаются как попало. В углу лестница на антресоли, там, возможно, расположены конторы, в которых днем работают.
Зал быстро заполняется людьми всех возрастов, они собираются группками по интересам и что-то обсуждают. Нил сосредотачивается: ничего не пропустить, важна каждая деталь, каждый человек, но делать это надо так, чтобы никто ничего не заметил, — в этом нелегком искусстве он весьма преуспел, когда работал корреспондентом на Ближнем Востоке и часто бывал в кругах скорее враждебных, где любой неосторожный взгляд мог повлечь за собой смерть. Старые навыки возвращаются с удивительной легкостью. Впрочем, приятно.
Вскоре в зале набирается человек двести, и дискуссия становится общей. Несмотря на свою интенсивную подготовку, Нилу не всегда удается схватить суть дела. Потом на трибуну поднимается мужчина лет пятидесяти, берет микрофон и представляется:
— Себастьян Бонтан, Экс-ан-Прованс.
Устанавливается тишина.
— Вы меня знаете, я не сторонник бесконечных дискуссий. Но я живу в этом мире, читаю газеты, — очевидно, сезон охоты на экологов открыт. Тем более что Эрван Скоарнек некоторое время входил в нашу организацию и полиция очень скоро об этом узнает. В течение нескольких дней нужно вести себя очень спокойно. Мы будем говорить об открытых действиях, когда окажемся вне зоны их внимания.
Шум, топот, выкрики, пар выпущен.
У Нила закладывает уши, пот выступает на лбу, нервы напряжены до предела. Скоарнек… Это имя он прочел в «Журналь дю суар». Может, тот встречал его дочь на собраниях. Становится все более и более вероятным, что Сефрон замешана в эту грязную историю.
Затем на трибуну поднимается женщина. Называет себя, выглядит этакой доброй бабушкой, однако считает, что, наоборот, следует воспользоваться медийной шумихой. Никаких неблаговидных предлогов, — по крайней мере, ее с убийцами ничего не связывает, а несчастные лошади, которых везут из Польши в ужасающих условиях, ждать не могут. Начинается спор, ораторы сменяют друг друга.
