– «Все чудесатее и чудесатее», – проговорил судья, проигнорировав, что его прервали. – У меня к вам больше нет вопросов, мистер Клифтон. Мистер Тодд?
– Спасибо, милорд. – Мистер Тодд поднялся с места. – Вы сказали его светлости, мистер Клифтон, что леди Баррингтон сообщила вам, будто написала новое завещание. На звала ли она вам причину, почему она так сделала?
– Я ни капли не сомневаюсь в том, что Элизабет любила своего сына, но она призналась мне о своих опасениях: если он женится на этой ужасной женщине леди Вирджинии…
– Милорд, – вскочил сэр Катберт, – это показание с чужих слов и неприемлемо для рассмотрения по существу.
– Согласен. Оно будет вычеркнуто из протокола.
– Но, милорд, – вмешался мистер Тодд, – тот факт, что леди Баррингтон завещала свою сиамскую кошку Клеопатру леди Вирджинии, наоборот, наводит на мысль…
– Вы уже высказали свое мнение, мистер Тодд, – остановил его судья. – Сэр Катберт, у вас есть вопросы к этому свидетелю?
– Только один, милорд. – Сэр Катберт взглянул прямо на Гарри. – Были ли вы бенефициаром предыдущего завещания?
– Нет, сэр, не был.
– У меня больше нет вопросов к мистеру Клифтону, милорд. Но я буду просить суд о небольшой отсрочке и, прежде чем вы решите, должно ли быть вскрыто это письмо или нет, позволить мне вызвать одного свидетеля.
– Что вы имеете в виду, сэр Катберт? – спросил судья.
– Речь о человеке, который имеет шанс потерять больше всего в случае, если вы примете решение не в его пользу, а именно – о сэре Джайлзе Баррингтоне.
– У меня возражений нет, при условии, что мистер Тодд согласен.
– Только за, – ответил Тодд, понимая, что отказом ничего не добьется.
Джайлз медленно прошел к свидетельской кафедре и присягнул, словно предстал перед палатой представителей. Сэр Катберт обратился к нему с приветливой улыбкой:
– Для протокола, будьте добры, назовите, пожалуйста, свое имя и род занятий.
– Сэр Джайлз Баррингтон, член парламента от бристольских судоверфей.
– Когда в последний раз вы виделись со своей матерью? – спросил сэр Катберт.
Судья улыбнулся.
– Я навещал ее утром в день ее смерти.
– Упоминала ли она тот факт, что изменила свое завещание?
– Ни словом.
– Значит, когда вы ушли от нее, у вас осталось ощущение, что существует единственное завещание, то самое, что вы с ней обсуждали во всех деталях более года назад?
– Откровенно говоря, сэр Катберт, мысль о завещании матери в тот момент занимала меня меньше всего.
– Безусловно. Но я должен спросить, в каком состоянии здоровья вы нашли свою мать в то утро.
– Она была очень слаба. За тот час, что я провел у нее, мы едва обменялись парой слов.
– Значит, для вас было сюрпризом то, что вскоре после вашего ухода она поставила свою подпись под сложным документом объемом тридцать три страницы.
– Я посчитал это непостижимым. Считаю и сейчас.
– Вы любили свою мать, сэр Джайлз?
– Я обожал ее. На ней держалась вся наша семья. Я жалею лишь об одном: будь она сейчас с нами, это прискорбное дело никогда бы не возникло.
– Благодарю вас, сэр Джайлз. Пожалуйста, оставайтесь там – возможно, сэр Тодд пожелает допросить вас.
– Боюсь, мне придется взять на себя излишний риск, – шепнул Тодд Сиддонсу, прежде чем встать и обратиться к свидетелю. – Сэр Джайлз, позвольте мне начать с вопроса к вам: не будете ли вы возражать, если его светлость вскроет конверт, адресованный ему?
– Конечно будет! – громко произнесла Вирджиния.
– У меня нет возражения против вскрытия конверта, – сказал Джайлз, оставив без внимания реплику жены. – Если письмо написано в день смерти моей матери, наверняка мы поймем из него, что она была способна подписать такой важный документ, как завещание. Если же письмо написано до двадцать шестого июля, важность его незначительна.
– Означают ли ваши слова, что вы принимаете объяснение мистера Клифтона тому, что имело место после того, как видели свою мать в последний раз?
– Нет, вовсе не означает, – громко проговорила Вирджиния.
– Мадам, не вмешивайтесь, пожалуйста, – сделал ей замечание судья, бросив сердитый взгляд. – Если вы будете впредь высказывать свое мнение с места, а не с трибуны свидетеля, у меня не останется другого выбора, кроме как удалить вас из зала суда. Вы ясно меня поняли?
Вирджиния склонила голову, что господин судья Кэмерон посчитал приблизительно тем, чего собирался добиться от этой своенравной дамы.
– Мистер Тодд, вы можете повторить свой вопрос.
– В этом нет нужды, милорд, – сказал Джайлз. – Если Гарри говорит, что мама вручила ему письмо в тот вечер, значит так оно и было.
– Спасибо, сэр Джайлз. У меня больше нет вопросов.
Судья попросил обоих адвокатов подняться:
– На основании свидетельства сэра Джайлза и при полном отсутствии возражений я намереваюсь вскрыть конверт.
Оба адвоката кивнули, понимая, что их возражения лишь дадут основание для апелляции. В любом случае ни один из них не верил, что найдется в стране судья, который не отмел бы любое возражение против вскрытия конверта.
Судья Кэмерон поднял конверт так, чтобы все в зале хорошо его видели. Затем вскрыл его и вытянул единственный листок бумаги, который положил на стол перед собой. Три раза прочитал его, прежде чем заговорил.
– Мистер Сиддонс, – произнес он наконец.
Стряпчий семьи Баррингтон нервно поднялся со своего места.
– Можете ли вы назвать дату и точное время смерти леди Баррингтон?
Сиддонс зашуршал бумагами, прежде чем отыскал нужный документ. Он поднял глаза на судью и сказал:
– Я могу подтвердить, сэр, что свидетельство о смерти было подписано в десять двадцать шесть пополудни во вторник двадцать шестого июля тысяча девятьсот пятьдесят первого года.
– Благодарю вас, мистер Сиддонс. Я удаляюсь в свой кабинет, чтобы обдумать смысл этой части доказательного материала. Заседание суда откладывается на полчаса.
– Мне показалось, это не похоже на письмо, – сказала Эмма, когда их маленькая группа, склонив друг к другу голову, собралась вместе. – Скорее на какой-то документ. Мистер Сиддонс, она что-нибудь еще подписывала в тот день?
Сиддонс покачал головой:
– В моем присутствии – ничего. Какие соображения, мистер Тодд?
– Очень тонкий листок. Возможно, вырезка из газеты, но с такого расстояния разглядеть было трудно.
– Джайлз, ты зачем разрешил судье вскрыть письмо? – шипела Вирджиния в другом углу зала суда.
