Лиам перевернулся на спину и подпер голову локтем, чтобы видеть мое лицо.
– Как ее звали?
– Ровина. Больше я ничего о ней не знаю. Хотя нет, знаю еще, что она была родом из Коннота.
– Из Коннота? Когда начались гонения на католиков, мои дяди переехали жить в Коннот, это на западе Ирландии. У моего отца тогда еще была его лавка в Белфасте, поэтому мы остались там. Отец, конечно, тоже мог бы переехать, но в тех краях одни только рыбацкие деревушки. Мои дяди – рыбаки, а отец… В общем, рыбалка – это не для него. Он предпочитает делать рыбу из золота и серебра, с гравировкой и чернением.
– А ты? Какой жизни ты для себя хочешь?
Он внимательно посмотрел на меня своими бездонными глазами, выражение которых по-прежнему было мне непонятно.
– Я?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Может… Мой дядя Дэниел хотел взять меня к себе. В то время его дочке было всего два годика. Наверное, я могла бы стать выгодной служанкой – мне ничего не надо, кроме крыши над головой и еды. Он предлагал мне переехать к нему, но папа отказался, ему трудно было отпустить меня.
– А тебе самой хотелось тогда уехать?
– Если бы я сказала «да», я бы оскорбила любовь, которую питаю к своему отцу.
– Не думаю, Кейтлин.
– Я очень любила малышку Франсес, у нее такие красивые волнистые волосики – цвета пшеницы в июле.
Лиам осторожно взял прядь моих волос и стал задумчиво накручивать ее на указательный палец.
– А тебе хотелось бы… иметь детей?
У меня перехватило дыхание. Сердце словно перестало биться в груди, и я почувствовала, как кровь отливает от лица.
– Детей?
– Ну да. Это такие маленькие человечки, они плачут и кричат, когда проголодаются. И на ночь, укладывая малышей спать, мать должна целовать их в лоб!
По животу полоснула боль. Пустота, которую невозможно ничем восполнить… Ребенок… Я посмотрела на Лиама, и мне подумалось, что он ощущает нечто подобное. Но может ли мужчина, даже если ему довелось стать отцом, понять это?
– Если Господь позволит мне создать семью…
Я умолкла, не найдя в себе сил закончить фразу. Лиам немного помолчал, погруженный в свои мысли. Когда он отпустил мою прядь, она мягко упала мне на грудь.
– Остается еще один вопрос, на который ты так и не ответила.
– Какой же? О женихе?
Я засмеялась, но смех прозвучал натянуто.
– Если можно обручиться в восьмилетнем возрасте, то да, я оставила в Ирландии тоскующего жениха! Его звали Кристофер Стивенс, и ему было девять. Симпатичный паренек, католик и большой шалун. Думаю, он давно меня забыл.
– Забыл тебя? А это возможно? Нужно быть слепым или придурком!
Лиам протянул руку, смахнул приземлившегося мне на юбку жука и при этом словно бы случайно задел мою руку. Мы оба какое-то время молчали и от этого чувствовали себя неловко. Я поерзала на траве, чтобы размять затекшие ноги, и кашлянула.
– Красивая лошадь. – Я указала на животное, которое паслось в нескольких шагах от нас.
– Она для Джона.
– Для Джона?
– Для Джона Макиайна Макдональда. Он – сын славного Аласдара Макиайна, глава клана и лэрд Гленко.
Внезапно Лиам помрачнел.
– Ты, конечно, знаешь, что произошло в этой долине, Кейтлин?
– Доводилось слышать. Когда мы приехали в Эдинбург – в октябре 1692, – в городе только об этом и говорили.
– В октябре… – пробормотал он, глядя перед собой невидящими глазами. – Как раз в это время Аласдар Ог, младший сын Макиайна, решил вернуться в долину. Прощение короля Джон получил в августе.
– А зачем ему было получать прощение короля? Разве он не был жертвой?
– Он должен был присягнуть на верность Гийому. Как и его отец до него.
– Но если его отец поставил свою подпись под клятвой верности, за что же тогда его наказали?
– Дело в том, что срок действия документа истек, а Кэмпбеллы и еще несколько sassannachs, которые ненавидели Макиайна, этим воспользовались. Кто-то объявил документ недействительным и безнаказанно предал забвению. Но у нас были охранные грамоты, подписанные губернатором Хиллом. Предполагалось, что они будут защищать нас, пока Макиайн не получит возможность объяснить королю, почему вовремя не подписал клятву.
– И вы не показали их солдатам?
– Мы доверяли им, Кейтлин. Мы не сочли нужным показывать им охранные грамоты. Когда два отряда из Аргайлского полка под командованием Роберта Кэмпбелла из Гленлайона и Томаса Драммонда пришли в долину, нам сказали, что им не нашлось места в Форт-Уильяме и волей короля мы обязаны их приютить до получения ими дальнейших распоряжений. Но это был только предлог. Солдат было сто двадцать человек, и мы предоставили им кров и пищу. Мы делились с ними нашим лучшим виски и укладывали их спать возле наших очагов. А они нарушили священную традицию гэльского гостеприимства!
Он замолчал и посмотрел на меня. Лицо его было спокойно и непроницаемо. Потом взгляд его устремился вдаль, и он бесцветным голосом продолжил рассказ:
– Эти мерзавцы нас предали. Они жили у нас две недели, и все это время пользовались нашим гостеприимством, а сами только и думали о том, чтобы истребить нас, как собак. Они хотели вырезать всех до последнего – мужчин, женщин и детей.
Я ужаснулась. В Эдинбурге я не особенно прислушивалась к разговорам о резне в Гленко. Жизнь моя в то время и без того была полна тревог. Я тяжело переживала смерть старшего брата Майкла, погибшего за короля Стюарта. Он пал в битве на реке Бойн в 1690, сражаясь в рядах ирландских якобитов. Потом, через год, Мэтью лишился руки в битве при Огриме. Наша семья внесла большой вклад в дело Стюартов, но Яков II так и не взошел на трон Ирландии, Шотландии и Англии. Католики потерпели поражение и подверглись преследованиям. И мы решили уехать, пока была такая возможность.
Мне о многом хотелось расспросить Лиама – о жене Анне, о сыне… Однако я подумала, что лучше дождаться, когда он сам расскажет об этом. Из родни у него остались только сестра и брат. Забываются ли трагедии, подобные той, что ему довелось пережить, со временем? Я знала, что нет. Мне захотелось прикоснуться к нему, утешить, но я не стала этого делать. Наверняка та, другая женщина искусно врачует его душу…
Он провел рукой по лицу. Она чуть задержалась на лбу, потом снова опустилась на траву. И Лиам заговорил более спокойно:
– Все, кто выжил в этом побоище, лишились дорогих им людей. Кто-то потерял отца, сына или брата, а кто-то – мать, сестру, племянницу… супругу. Они убили тридцать восемь человек из клана, главой которого был и остается Макиайн. Вырезать нас всех до единого им помешала плохая погода. В тот вечер в долине бушевала метель. Те, кто смог, убежали в горы. Солдаты врывались в наши дома с мушкетами в руках. Женщины и дети были в ночной одежде. Многие – босиком. Их поднимали с постелей и выгоняли на улицу почти раздетых. Нам пришлось пройти долгий путь в горах, прежде чем мы нашли пещеру и там остановились. Некоторым мы ничем не смогли помочь, и они умерли в пути…
