— Момент, — перебил его Юлий Юрьевич, — здесь противоречие. Ведь они не вкладывают в свои послания никакого сакрального смысла, не так ли? Для них же это, насколько я понял из ваших слов, не более чем первичная коммуникативная система, призванная обеспечить обмен информацией.
Аудитория пустила волну раздражения и недовольства. Юлий Юрьевич боязливо втянул голову.
— Секундочку! — отреагировал Гавриил. — Я именно и говорю о том, что дело совсем не в смысловом аспекте, дело — в точности воссоздания. Не важно, что именно они имеют в виду, говоря цитатами из Евангелия, главное, что Бог знает, откуда эта цитата.
— Ладно, — не сдавался Юлий Юрьевич, — а откуда он знает? Он же воспринимает это непосредственно через свои, как вы выразились, рецепторы, без какого-либо интерпретационного контекста.
— Совершенно верно, — согласился с ним Гавриил, — но тогда как он воспринимает все эти совершенно противоположные по своей сути энергетические потоки, которые приходят к нему ежедневно в виде, скажем, разных религиозных концепций? Вы же не думаете, что Бог христианской цивилизации и Бог цивилизации мусульманской — это два разных бога? Это ж не менеджеры из супермаркета. Тогда как он все это воспринимает и различает?
— Ну и как, по-вашему? — растерянно спросил Юлий Юрьевич.
Гавриил выдержал паузу.
— Просто у Бога есть декодер. Поэтому он понимает всех. Вот такой сценарий. Там ключевым образом Должен стать этот замороженный дивиди. Я себе это так вижу, что, скажем, Святое Писание — это книга книг, да? А цивилизация будущего будет жить с помощью какого-нибудь дивиди дивиди.
— Дабл дивиди! — крикнул кто-то из зала.
— Именно! — согласился Гавриил, и аудитория снова захлопала.
В буфете взмокший от напряжения и волнения Гавриил заказал себе и Боткину по сто пятьдесят.
— Ага, вы здесь? — радостно окликнул их Юлий Юрьевич, входя и заказывая себе тоже сто пятьдесят.
Боткин не без угодливости подвинул их стаканы, и Юлий Юрьевич сел рядом. Оглядел зал, выглянул в окно, придирчиво посмотрел на Гавриила.
— Ну что ж, — сказал, — за солидарность!
Валюня вернулся из Италии энергичным и озабоченным.
— Порядок, — сказал, — итальянцы в шоке. Эта сцена в кабинете профсоюзного лидера их просто порвала. Надо быстро все доделать, подвести итальянские титры и — в прокат! Только там со сценарием проблемы, — сказал он, топчась перед Гавриилом, который сидел со студийными наушниками на голове.
— Что за проблемы? — насторожился тот.
— Понимаешь, — стал выкручиваться Валюня, — я ж тебе говорил, побольше национальной специфики. С гендером все нормально, там как раз норма, плюс эти трупы, это все хорошо. Но вот со спецификой… Понимаешь, они говорят, что типажи космополитичны. Что у них такие типажи на каждом шагу.
— Да? — не поверил Гавриил. — Это у них на каждом шагу профсоюзные лидеры в желтых париках разгуливают, так надо понимать?
— Погоди, — успокоил его Валюня, — их тоже можно понять, они башляют. Я тут думал-подумал, и знаешь, что я тебе скажу? Нам нужен карлик. Для специфики. Тогда оно все вместе заиграет — и профсоюзы, и гендер, и пропащая сила. Нужен карлик. Найдешь?
— Не знаю… — растерялся Гавриил, — попробую.
Назавтра все снова собрались в третьей студии. Появился даже директор. Последним пришел Гавриил, пряча что-то за спиной. Валюня это сразу заметил и занервничал.
— Добрый день, — сказал Гавриил громко. — Прошу любить и жаловать, новый член нашего коллектива.
Новый член прятался у него за спиной и выходить не спешил.
— Ну и что там у тебя? — наконец не выдержала Вика. Гавриил отступил в сторону и вытолкнул перед собой горбуна. Марта ойкнула. Вика нервно закурила.
— Привет! — радостно сказал всем горбун. На нем были кожаные мотоциклетные рукавицы и широкий грузинский кепарь.
Гавриил стал рассказывать, что горбун работает таксистом, но это временно, раньше он работал в цирке осветителем. «То есть, — сказал Гавриил, — наш человек — творческий». Вчера он подвозил Гавриила домой, Гавриил рассказал ему о проекте, и он согласился принять в нем участие.
Вика подошла к декорации и затушила бычок о лимонного слона. Валюня достал три комплекта кожаного белья. Марта вытащила из джинсового рюкзака желтый парик.
Начали снимать. Горбун надел белье. Размер был не его, белье сползало. Гавриил предложил ему не снимать мотоциклетные рукавицы и кепарь. «Так даже эротичнее», — сказал он. Работа сразу же не пошла. Марта нервничала, горбун нервничал, Вика злилась. Гавриил не выдержал и устроил скандал.
— Что вы творите? — закричал он. — Вы сюда чего пришли? Я что, должен это делать за вас?! — спрашивал он у женщин, и женщины ему не возражали.
Горбун в этой ситуации совсем растерялся и не знал, куда деть свои длинные голые руки в мотоциклетных рукавицах. Он торчал посреди широкой постели, как гриб-боровик. Сбоку стояли Марта и Вика, опасливо глядя на его горб. Наконец Марта расплакалась, схватила свою одежду и выбежала из студии. Вика тоже схватила свою одежду и побежала за ней. В студии воцарилась тишина. Гавриил взволнованно молчал. Видно было, что конфликт его выбил из колеи. Валюня сидел в углу и старался не смотреть в сторону горбуна. Горбун поправил кепарь и подтянул мотоциклетные рукавицы.
— Ну ладно, — наконец сказал Гавриил. — Давайте, Виктор Павлович, — обратился он к горбуну, — мы вас подснимем, а я потом смонтирую. Давайте, сначала сцену в кабинете профсоюзного лидера.
Они с Валюней взялись за стол и вытащили его в центр. Горбун помогал.
— Все, — сказал Гавриил, — работаем.
И включил камеру.
— Так, — кричал он, — Виктор Павлович, вы заходите в кабинет. Это кабинет вашего профсоюзного лидера. Но вы заходите туда в кожаном белье. Поэтому вас разрывают внутренние противоречия. Вы слышите, внутренние противоречия! Вы начинаете задумчиво гладить все свое тело. Нет! Все не надо, гладьте свои руки. Нежнее, Виктор Павлович! Так, теперь ложитесь на стол! Валюня, помоги ему. Клади его на стол. Да не на живот!
Вика догнала Марту уже на лестнице. Та шла, натягивая на себя свои майки и блузки. Шнурки на ее кроссовках были развязаны, а рюкзаком своим она напоминала оставленного в студии горбуна.
— Подожди, — крикнула ей Вика, — подожди!
Она подбежала к ней.
— Я не буду сниматься с этим горбуном, — сказала Марта, размазывая слезы. — У него этот горб, он такой… такой подозрительный.
— Да нормальный горб, — сказала Вика, — не плачь.
И, наклонившись, стала завязывать ей шнурки.
— Послушай, — сказала Вика, допивая портвейн, — если ты уйдешь, я тоже уйду, я без тебя сниматься не буду.
