Когда Соланж пила вторую чашку, она вдруг фыркнула, указывая на объявление в чёрной рамке.
– Матерь Божья, – недоверчиво покачала она головой.
И вслух зачитала объявление о том, что президент Гаити бесплатно предлагает землю любому свободному цветному американцу, желающему иммигрировать.
– О боже, боже мой, Руфь. Может, предложить тебе с твоим мастером поехать на Гаити?
Руфь слегка улыбнулась:
– Спасибо, не надо, миссас. Я нянюшка Руфь Форнье, американка.
Соланж потёрла лоб:
– Да, похоже, что так. – Она сложила газету. – Знаешь, она умная женщина.
– Миссас Робийяр?
– Но врача у неё нет. У её народа вообще нет врачей, никаких. От Филиппа помощи не дождёшься. Я попрошу доктора Майклса заглянуть к ней.
Она резко обернулась к Руфи:
– Видишь, как жестоки люди? Как чудовищно жестоки? Оса – жена самого богатого француза в Саванне. И всё-таки сегодня утром все эти благородные дамы попивают чай с сухариками и посмеиваются над ней – «Бедная, бедная принцесса Оса! Неотёсанная индианка!» – Она смахнула прядь волос со лба.
– Моя милая Полина. Как она будет себя вести в возрасте Осы? Вырастет ли она эксцентричной и не превратится ли в объект для насмешек? Или станет одной из тех счастливиц, которые задают тон другим?
– Няня Сериз говорит, что нам всем нужна любовь, – сказала Руфь. – Любовь всегда и во всём.
Соланж обхватила голову руками:
– Няня Сериз! Няня Сериз! Образчик хорошего вкуса и манер! Боже, боже мой!
– Миссас, что ещё…
– Полина ведь не станет служанкой, Руфь. Она не будет присматривать за чужими детьми. Она выйдет замуж за человека с хорошим положением или с большими перспективами. Моя Полина и, – Соланж нежно погладила живот, – этот малыш будут счастливо жить среди равных себе, пользуясь благами цивилизации, оказывая милости обделенным. Полина должна стать самой собой, но не выделяться, как бедняжка Оса или я, когда только прибыла к этим берегам. Как они шептались: «Бедная женщина! Ещё одна несчастная беглянка из Сан-Доминго!» Шептались до тех пор, пока я не получила свои деньги.
– Но, миссас. Вы всегда отличались от остальных.
Соланж, махнув рукой, отвергла этот комплимент.
– Руфь, я должна сообщить тебе правила – нет, требования – культурного общества.
Она склонила голову, словно в молитве.
– Чтобы стать кем-то, – медлила Соланж, подыскивая слова, – нужно прежде всего кем-то казаться, походить своими манерами. Отец Осы – властелин. Следовательно, он действует, одевается и говорит так, как ожидают от властелина его дикие соплеменники. Понимаешь?
– Я ни разу не видела вла-а-а… Никогда, миссас.
– Ах, вот и нет. Когда Уэсли, пошатываясь, спускается по лестнице, он не похож на властителя, но он превращается в него на пороге, прежде чем выйти из дому и приступить к своим делам. Мистер Хавершем – в своём очень простом, но очень дорогом чёрном костюме – олицетворение власти. И Пьер Робийяр, несмотря на старомодность и манерность, – он тоже. Они хозяева жизни, потому что соответствуют нашему представлению о том, какими должны быть хозяева. Ты, как наставница Полины, должна бдительно следить за такими проявлениями, которые отличают юную леди от простой женщины или, – она содрогнулась, – от потаскушки. Эти отличия очень важны, поскольку они весьма тонки. Те счастливчики, которые получили хорошее воспитание и изысканные манеры, выделяются именно этим.
– Манерами, миссас?
И хотя Руфь не знала, что это такое, она обещала слушаться и быть начеку.
Соланж была слишком умна, чтобы не понимать явных знаков. Крупный агент по продаже хлопка, кузен миссис Севье по отцовской линии, был найден мёртвым в своем офисе. Он отравился, выпив стакан старинного, изысканного бурбона с мышьяком. Американский хлопок приносил всего четыре цента с каждого фунта – если находился покупатель. Раба для плантации, крепкого и послушного, можно было приобрести за четыреста долларов, вполовину дешевле, чем в прошлом году. Берег реки был завален хлопком, который громоздился, словно нетающие сугробы, брошенный плантаторами Верховий, которым не удалось его продать.
Возможно, потому, что Соланж не хотелось думать об этих снежных горах, она читала Полине (которая слушала лишь тогда, когда кукла или котёнок не отвлекали её внимание) и Руфи, которая была зачарована чёткими предписаниями маленькой книжицы по этикету.
– «Леди не говорит о себе. Она позволяет другим хвалить себя».
– А если она сделает что-то особенное?
– «Окружающие могут узнать о наших достижениях путём расспросов». Полина, ты должна избегать популярных выражений. «Можете на меня положиться» – верный признак обмана. «Буду краток…» обещает слишком длинное описание. «Не буду хвалиться» выдает хвастуна.
Начались зимние дожди, и Полина часто оставалась дома, а Руфь садилась за книгу этикета.
– «Если леди услышит непристойность, она должна немедленно прервать говорящего, пристыдить его, а если его нельзя убедить, то леди вольна уйти, чтобы не запятнать своё доброе имя. Провожатый юной леди может вступиться за неё, защищая от неделикатности».
И так далее.
Уэсли обедал дома и был нежен с Соланж и Полиной, но потом возвращался в офис спать, отшучиваясь, что его присутствие «держит судебных приставов на расстоянии».
Руфь спала неспокойно. Слишком много тумана нависло над её семьёй, слишком много духов подавали свой голос.
Будто изучение хороших манер могло поднять цены на хлопок, чтобы фабрики начали покупать его и хлопковые кучи исчезли с променада, Соланж неустанно продолжала давать наставления:
– «Леди должна так украшать своё платье, чтобы не давать повода для досужих разговоров и обсуждений её наряда. Общество одобряет ту женщину, которая не спешит следовать моде, но одевается в вышедшее из моды в подражание уважаемым гражданам».
– То есть она одевается, как другие леди.
– Вот именно. «Платье юной леди должно быть скромным по фасону и расцветке, чтобы её поклонники не подумали, что она обожает роскошь».
За ужином Уэсли сказал:
– Хавершем требует вернуть займы. Не по собственному умыслу. Этому можно поверить. Но он работает на Филадельфию. Но это совсем, совсем некстати.
– Разве Банк Соединённых Штатов не предлагал ссуду? Чтобы поддержать торговлю?
Горькая, понимающая улыбка появилась на лице Уэсли:
– Шесть месяцев назад любой человек, достаточно упитанный, чтобы отбрасывать тень, был достоин займа. «Сэр, а больше вам не требуется?» – спрашивали они. Даже не важно, какова была ваша репутация. Банк финансировал глупцов, которые сбивали цену честным людям. Теперь банк хочет, чтобы эти глупцы вернули займы. Но, поскольку они не могут платить, их крах становится нашим.
