Зита почувствовала облегчение — такое, что едва могла стоять на ногах, но в то же время смутную тревогу. И Сухир, и мужчина вели себя загадочно. Она вспомнила Новый год, ночь, когда Шанкар лишил Ахалью невинности. В тот раз Сумира одела их в прекрасные, тонкой работы сари, украсила ожерельями и браслетами и вплела в волосы цветы. Все это было сделано для того, чтобы привлечь клиента, выманить из него как можно больше денег. Сегодня же Сухир просто вошел в комнату и привел ее к клиенту без всякой предварительной подготовки.
Они снова поднялись по сырым скрипучим ступенькам в комнату на чердаке. Еще за дверью Зита услышала, как рыдает Ахалья, и сердце ее сжалось. Она бросилась к сестре, вцепилась в ее сари и тоже заплакала, хотя ничего дурного с ней не произошло. Она плакала потому, что их родители умерли. Потому что плакала ее старшая сестра.
Нарыдавшись всласть, сестры чуть отстранились друг от друга. В глазах Ахальи Зита прочитала безмолвный вопрос.
— Ничего не случилось, — прошептала она. — Там был мужчина, но он до меня даже не дотронулся.
— Он тебе что-нибудь говорил?
— Спросил, правда ли я сирота и не беременна ли я.
— А Сухир? Что он сказал?
— Я не знаю. Я не поняла. Они говорили на каком-то другом языке, не на хинди.
Ахалья порывисто прижала ее к груди.
— Сам Рама хранил тебя, Цветочек, — сказала она. — Он не дал этим людям причинить тебе зло.
— Не Рама, — поправила Зита. — Это был баба. Он обещал всегда защищать меня.
Она закрыла глаза и представила себе лицо отца. Сильный, волевой подбородок, волосы с проседью, начинающие редеть на макушке, мудрые, добрые глаза, в которых всегда словно бы играли золотые искорки. Когда Зите было пять лет, он сказал, что всегда защитит ее. И с тех пор она ни разу не усомнилась в том, что так и будет.
— Ты права, — согласилась Ахалья и погладила сестру по волосам. — Конечно, это был баба.
Глава 8
Если ты не видал дьявола, посмотри на самого себя.
Джалаладдин Руми
Мумбай, Индия.
Первая неделя работы в CASE стала для Томаса своеобразным погружением в дело. Рабочий день начинался в восемь тридцать с общего собрания, которое проводил Джефф Грийер. Главы отделов отчитывались о текущих делах — готовящихся операциях, новых зацепках, сборе документов для передачи того или иного дела в суд, о том, как идут дела у тех девочек, которых удалось спасти. Никто не рисовал радужных перспектив и не представлял обстоятельства в черном свете. Независимо от того, шла речь об удачах или неудачах, все старались сохранять спокойствие и не терять головы.
В первый же день Томас понял, что работа в CASE не имеет ничего общего с тем, как представляли себе работу в общественных организациях он и его коллеги по «Клэйтон». Трудиться приходилось гораздо дольше, требовался гораздо более высокий уровень профессиональной подготовки, чем можно было бы ожидать, а дела были невероятно сложными и запутанными. Кроме того, это было опасно. У CASE было мало друзей в Бомбее, но зато полно врагов, и почти все они были могущественными. Большей части сотрудников уже приходилось сталкиваться с угрозами сутенеров или торговцев живым товаром, а некоторым даже не однажды.
В некоторых отношениях работа в юридическом отделе напоминала Томасу «Клэйтон», но любое сходство заканчивалось, когда начинался собственно закон. Особенности индийской юриспруденции поначалу показались Томасу темным лесом, а профессиональный язык изобиловал странными фразами и давно устаревшими терминами, оставшимися, по всей видимости, еще со времен английского господства в Индии. Он не выпускал из рук карандаш и постоянно делал заметки, но они скорее сбивали его с толку, чем проливали свет.
Заметный прорыв произошел, когда Саманта Пендерхук попросила Томаса просмотреть бриф, написанный одним из индийских адвокатов CASE. В деле фигурировал сутенер, который организовал подпольный публичный дом в трущобах Джогешвари. У него был подельник, поставлявший в бордели девушек и девочек из отдаленных деревень на севере Индии. Он обещал им, что устроит их на работу официантками или нянями в Бомбее. На момент операции, проведенной полицией совместно с CASE, в публичном доме находилось пять девочек. Все пять были несовершеннолетними. Двум едва исполнилось тринадцать. Улик против сутенера было более чем достаточно, и все более чем солидные. Тем не менее дело висело в суде уже четыре года, а сутенер по-прежнему разгуливал на свободе.
Дело Джогешвари служило наглядной иллюстрацией кризиса бомбейской судебной системы. Находясь в полиции, сутенер признал выдвинутые против него обвинения, но признательные показания не были подшиты к делу, потому что полицейские оказались коррумпированными. Осмотр места происшествия был произведен невнимательно и противоречил показаниям одного из понятых, что дало основания адвокату сутенера поставить под сомнение достоверность осмотра и показания полицейских констеблей.
Вдобавок к этому непосредственно судебный процесс являлся просто образцом неэффективности. Пострадавших вызвали для дачи показаний лишь спустя шесть месяцев после произведенного захвата, но государственный обвинитель был вынужден ждать целых два года, прежде чем смог вызвать в суд самого сутенера. К тому времени ни судья, ни обвинитель уже толком не помнили, что говорили потерпевшие. Единственные записи были сделаны судебным секретарем на ее древнем компьютере, причем она использовала свою собственную систему стенографии. К несчастью, «показания» категорически не совпадали с теми записями, что сделал во время слушания дела адвокат CASE.
Кроме всего прочего, возникла проблема языкового барьера. Все девочки были родом из штата Уттар-Прадеш, причем из района, расположенного на самой границе с Непалом, и говорили на диалекте авадхи. Поиски переводчика заняли у CASE два месяца. Когда в конце концов девочек привели к присяге, выяснилось, что переводчик плохо слышит. Несмотря на то что стоял почти вплотную, он постоянно перебивал девочек и заставлял их по нескольку раз повторять одно и то же, что сильно сбивало их с толку.
Дело Джогешвари оказалось сплошной катастрофой. Прочитав бриф, Томас направился прямиком в кабинет Саманты. Она разговаривала по телефону, но махнула ему, приглашая зайти.
Когда Саманта повесила трубку, Томас показал на бриф:
— Это что, шутка?
Она улыбнулась:
— Нет, не шутка. Я говорила, что полицейская и судебная система Бомбея может свести с ума кого угодно.
Томас постарался сдержать ярость.
— Четыре года назад этот сутенер торговал маленькими девочками, продавал их своим приятелям из трущоб, а сегодня его адвокат утверждает, что тот ни в чем не виноват, на основании того, что полицейские не смогли связно изложить на бумаге протокол осмотра места происшествия, секретарь не так расслышал показания потерпевших, а показания сутенера были выбиты из него полицией? И это при том, что в деле фигурируют еще пять свидетелей, а при операции присутствовали двое понятых, утверждающих, что он признался во всем совершенно добровольно! Что же это такое, суд для кенгуру?
