Сам Петр с двумя фрегатами и пятью гвардейскими батальона прошел от Архангельска до Повенецкого погоста на севере Онежского моря. И пушки и фрегаты все на горбу тащили. Затем уж Свирью на Ладогу вышли. Соединившись с Апраксиным приступил к осаде Нотебурга — древней русской крепости Орешек. На свои полководческие таланты не надеясь Шереметева вызвал. С ним и взяли Нотебург. Приближалась весна 1703 года, ставшей точкой отсчета Великой Российской Империи. Этот год, ознаменованный основанием Санкт-Петербурга, означал наступление новой эры Русской Истории.
Взяли Копорье и Ямбург. В последнем Петр приказал заложить сильную крепость, для прикрытия будущей столицы со стороны Эстляндии. Под власть России возвращались старые новгородские земли.
Жадно вдыхал царь свежий ветер морской. Стоял, широко ноги раздвинув, видел в мыслях своих новую Россию. Не замечал, что башмаки в топь зыбкую погружались. Не замечал гнус облаками вьющийся. Сколь еще свай забить сюда надобно, сколь ряжей подводных срубить, сколь бастионов заложить, потом камнем все одеть, и поднимется средь болот чухонских столица новая, к Европе своим фасадом морским обращена.
Прочь потом из Москвы замызганной, семечками заплеванной, пусть догнивает в невежестве богомольном. Все, все что с Москвой было связано вызывало одноь отвращение у царя. Даже любовь его первая, Анхен и та… сука, предала. С посланцем саксонским Кенигсеком спуталась. Надо ж было этому прыщу дрезденскому утонуть, через реку переправляясь. Понятное дело царь приказал карманы вывернуть, вдруг тайные бумаги какие-нибудь найдут, про союзничка его Августа II. Вместо конфиденций разных письма обнаружились любовные. Анхен писала. А на груди у покойничка медальон висел. Царь и туда заглянул. Самолично ножом расковырял. Портрет ее был внутри запрятан, прядь волос белокурых и надпись любовная. Ох и взъярился тогда царь! В темницу запрятал любовницу бывшую, а с еще тридцать человек, причастные по его мнению. Отобрал все, что подарил ранее. Любовнику саксонскому повезло тогда, что утонул. На колу бы сгнил иначе. Со временем Анну Монс выпустили. А тех, кого с ней по подозрению взяли — нет! Забыли про них.
— Тьфу! — сплюнул царь злобно. — Все Москва проклятая…
* * *
И было указано Иоганну Фредбергу волей братства таинственного в Москву прибыть. В слободе Немецкой, что москвичи Кукуем звали, встретился с людьми верными. С посланником шведским Книперкроном свидится и не пытался. Мало того, что подле дома его караул стоял усиленный, по случаю войны со Швецией, Фредбергу просто заказано было не приближаться к Книперкрону, дабы и возможность такая представиться. Подозрений лишних избежать. На службу его приняли быстро, как дворянина курляндского. Поручиком в полк к князю Никите Мещерскому определили. Поскольку времени до выхода полка во Псков было предостаточно, посетил Фредберг несколько домов в Москве, что указаны были людьми верными. Говорил новоиспеченный драгунский поручик по-русски хорошо. Акцент и не проявлялся почти. Да и задумано было ловко:
— Родители мои, веры старой и правильной придерживались всегда. За то и пострадали от Никона. Бежать пришлось. В земли свейские. Там и вырос. Оттого речь моя малость коряво звучит. На родном русском-то дома лишь говоришь, а так все боле на немецком, аль свейском. Там веру старую никто не притесняет. Храмы сами себе отстраиваем, двумя перстами крестимся. Король свейский Карл к любой вере уважение имеет. Потому он и в войну с Петром вступил. Мало того, что Петр первым напал, объявив об обидах мнимых свейских. Вот и вступился Карл за всех русских. Разбил наголову полки царские, из тех составленных, кто бороды сбрил наголо, аки псов и кошек усатых разогнал. Ныне Карл в других землях воюет успешно, но и сюда пожалует вскорости. А в том грамоту свою шлет. Самоличную. Со мной. Дабы поддержали его те, кому вера дорога старая. Кто отмстить хочет за стрельцов казненных, за всех русских людей униженных. — и отдавал Фредберг манифесты шведские, правильным шрифтом славянским выписанные. Церковным. Не поскупился Пипер на писцов обученных. И отдавая бумаги, крестился Фредберг по-старому. А про наряд свой иноземный, про подбородок выбритый пояснял кратко:
— Так надобно! Или мне, что сразу в приказ Преображенский пойти? Самому сдаться?
Кивали головами раскольники. Сами на Москве жили тайно. Понимали, что дело не шуточное. Расползались по городам и весям грамотки тайные от короля Карла свейского. Многих людей они погубили. Ибо не дремал приказ Преображенский. У него работы было, хоть отбавляй. Ибо говорили тогда по Руси святой:
— И егда настал год 1666 — число зверя пришло к нам. Царь Алексей Михайлович с патриархом Никоном отступили в то лето от Святой Православной веры, а после его восцарствовал на престоле всея Руси сын его первородный Петр. И превозносит он себя выше Бога, гоня и мучая всех христиан православных, патриаршество уничтожил, дабы самому единому властвовать, не имея равного себе. В 1700 году собрал весь синклит свой поганый и поставил храм идолу ветхо-римскому Янусу и повелел праздновать новое лето, разрушая старую клятву отеческую. Оле, благоразумные чада, внимите, кому ежегодно празднуете новый год? Все Господни года истреблены, а сатанински пришедши. Удаляться и бегать подобает нам во антихристово время! — Ловили бежавших и под пытку! Кто выживал секли сильно и в каторгу.
* * *
Дьячок один в Севске вещал на площади собравшимся:
— Слышно, что и Великого Поста неделя убавлена, и после Святого Воскресения и Фоминой недели учнут меж говенья в среду и по пятницам мясо и молоко есть весь год! — Взяли блаженного под руки крепко. Повели куда следует. Что с ним сталось?
* * *
Слухи и до глухой Семеновки докатывались. Мало слухи, еще и солдаты от воеводы Севского заявились. Подати какие-то якобы недоданные в казну собирали.
— Откуда не доданы? — барыня руками всплеснула взмущенно.
— То новые подати взымаются. — офицер пояснил. — На войну надобно!
Крестьян Сафоновских вовсе обобрали. Сечь собирались, хорошо барыня Устинья Захаровна заступилась, деньги остатные выложила.
— Бога побойтесь — говорила сначала капитану, что с солдатами заявился, — ведь сын у меня в поручиках ходит. У боярина Шереметева в армии.
Не слушал барыню служивый:
— Все так говорят. Все и служат. Вот и вы послужите отечеству своему, налоги в казну уплативши.
Даже с отца Сергия потребовали.
— За избу при церкви уплатить положено! — Глянул батюшка на иконы закопченные, перекрестился. Молча достал деньги из узелка, что на печке лежал, все отдал до полушки. Лишь произнес:
— Что сверху будет, за крестьян возьми. Пусть им зачтется.
Вой стоял на деревне.
Отец Сергий совсем плох стал, мало болел последнее время от старости, тут еще и эта беда пожаловала. Как помочь пастве обездоленной. Помирать собрался. Смерть почуяв, попросил пригласить к себе Ефима Никонова. С опаской переступил старовер порог избушки священника. Но разговорились. О царе новом, о порядках его. На лавке лежал священник, говорил голосом тихим:
