Эти ее слова были криком сердца, а не попыткой рассеять опасения Элси. Нанимая девушку на работу, Джорджетт думала, что таким образом даст ей шанс улучшить свою жизнь и кое-чему научиться. Но кто кого учил – вопрос спорный. Джорджетт вдруг поняла, что Элси помогла ей узнать кое-что о себе. Так могла ли она по-прежнему считать себя леди? И если нет – так ли это важно?
Стоя на ярком солнце, Джорджетт думала над словами Элси. И вспомнила о мистере Маккензи. Ему вчера было все равно, какие у нее манеры. Очевидно, она понравилась ему настолько, что он решил жениться на ней, хотя вела она себя скорее как уличная девка.
Джорджетт жалела, что не помнила, каково было ей в его объятиях, каково было чувствовать себя желанной, каково знать, что мужчина, который тебя вожделеет, не требует от тебя ничего, не упрекает ни в чем. Ох как жаль, что она не помнила, как засыпала рядом с ним, счастливая и довольная, с мечтами о завтрашнем дне.
Увы, вспомнить она ничего не могла, а поиски мистера Маккензи сильно затягивались.
И тут Джорджетт почувствовала, что готова к следующему шагу к свободе. Она развязала ленты своей темно-серой шляпки и швырнула ее в уличную пыль. И ей сразу же стало легче. Да-да, казалось, стало легче дышать!
– Вот, теперь и я тоже без шляпы, – с заговорщической улыбкой сообщила она горничной. – И ты увидишь: никто не станет показывать на нас пальцем, если мы с тобой перекусим без шляп. Ну а если кто-нибудь на нас все же посмотрит косо… Лично мне это безразлично! Ну что, попробуем?
Элси наклонилась и, подняв шляпку хозяйки, встряхнула.
– Не надо было вам этого делать, миледи, – сказала она с укоризной. – Люди подумают, что я плохо о вас забочусь, и тогда после вас меня уже никто не возьмет в горничные. – Улыбка слегка тронула ее губы. – И нос у вас покраснеет под этим ужасным солнцем. Зачем вам, чтобы другие леди о вас шептались?
Джорджетт засмеялась и подставила лицо солнцу. Она всегда немного стеснялась своей бледной кожи, имевшей чуть голубоватый оттенок. Но что-то подсказывало ей, что бородатому и мужественному Джеймсу Маккензи было решительно все равно, загорелое у нее лицо или нет.
– Мне не слишком нравятся эти скучные шляпы, – призналась Джорджетт, поймав себя на мысли, что еще месяц назад ей бы в голову не пришло сказать такое. – И мне не нравятся люди, которые судят о человеке по его одежде или кругу общения.
Глаза Элси округлились. И Джорджетт ее реакция не удивляла – ведь такого рода мысли принято прятать подальше. Высказывать свое мнение о шляпках было так же неразумно и неприлично, как высказываться о бренди или о мужьях.
Тут Элси вдруг улыбнулась, нахлобучила шляпку Джорджетт себе на голову и решительно завязала ленты под подбородком.
– Браво, миледи! – воскликнула она и тут же добавила: – Но я не позволю вам выбрасывать отличную шляпу словно никчемный мусор. – С этими словами Элси решительно направилась к столику, за который и уселась с самодовольной улыбкой.
Джорджетт медленно подошла к столу, за которым сидела ее горничная, делавшая вид, что читает меню, которое держала вверх тормашками. Честно говоря, Джорджетт чувствовала себя очень неловко – вопреки всему тому, о чем она так убедительно говорила Элси. Платье ее испачкалось после поездки в телеге, и волосы немного растрепались, что при отсутствии шляпы было особенно заметно. Утешало лишь то, что на ней были перчатки.
Внезапно котенок заерзал у нее в руке, и Джорджетт почувствовала влажное тепло сквозь тонкую лайку. Она, конечно, поняла, в чем дело, и невольно вздохнула. Можно было обойтись без шляпы или вилки, можно было сесть за стол с бывшей проституткой, но как держать чашку или сандвич рукой в перчатке, пропитанной кошачьей мочой?
Элси зашлась от смеха, когда поняла, что произошло, и замахала руками, когда хозяйка попыталась передать ей обмочившегося котенка. Джорджетт улыбнулась, опустила котенка на стол и, стянув мокрую перчатку, снова взяла котенка – уже рукой без перчатки. Прикосновение нежной шерстки к коже оказалось довольно приятным. Пушистый комочек был крохотным, немного влажным и все еще живым.
И сама она была все еще жива. Жива, несмотря на крайне неприличное поведение Элси, продолжавшей громко смеяться. Несмотря на отсутствие шляпы, перчаток и грязь на платье.
Джорджетт сделала глубокий вдох – и вдруг поймала себя на том, что ей хорошо. Так хорошо, как не было уже много месяцев, возможно – лет.
Они сделали заказ, и им сразу же принесли теплого молока в фарфоровой чашке. Вначале котенок лишь беспомощно тыкался носом в ложку, и Джорджетт испугалась, решив, что бедняга слишком ослабел и не выживет. Она обмакнула в молоко уголок своего носового платка и, сунув краешек котенку в рот, затаила дыхание.
К счастью, котенок не обманул ее ожиданий. Тихонько мяукнув, он стал сосать платок. Когда же Джорджетт вытащила платок у него изо рта, чтобы снова пропитать молоком, он возмущенно замяукал и выпустил коготки.
– На вас посмотреть – вы будто всю жизнь котят выкармливали, – заметила Элси. – Никогда не видела, чтобы леди делала что-то подобное.
– Мы ведь, кажется, договорились, – сказала Джорджетт, почувствовав себя немного неловко. – Леди имеет такое же право любить младенцев и животных, как и любая другая женщина.
– Тогда не было бы такого спроса на сиделок и кормилиц, – возразила Элси и, пристально посмотрев на хозяйку, вдруг сказала: – Вы ведь уже были замужем, верно?
– Да, верно, – с рассеянным видом подтвердила Джорджетт. Сейчас она была целиком сосредоточена на кормлении малыша. Разумеется, она понимала, куда клонила Элси, но как заставить ее свернуть с курса, не придумала.
– А дети? – не унималась горничная. – У вас есть дети?
И вновь Джорджетт почувствовала боль, не ставшую менее острой за те два года, как с ней это случилось. Но она ничего не собиралась объяснять, лишь молча покачала головой. Не могла она говорить о том, как потеряла ребенка, на которого возлагала все свои надежды и чаяния. Потеряла через два месяца после глупой, в пьяном угаре, смерти мужа, упавшего с лестницы… Если бы она попыталась рассказать, как это было, то пришлось бы обойти молчанием тот ужас, что испытала она при виде окровавленных простыней, и ту бездну отчаяния, из которой ей не удавалось выбраться несколько недель. А если опустить все эти подробности, то Элси не поняла бы ее. И потому Джорджетт просто покачала головой. Разумеется, она хотела бы иметь ребенка, но не настолько, чтобы, испытывая судьбу, выходить замуж вторично.
Насытившись котенок перестал сосать платок и уснул на ее ладони. Джорджетт попросила принести мыло и воду, чтобы вымыть руки, а потом просто сидела и любовалась спящим у нее на коленях маленьким существом. Ей было хорошо и покойно до тех пор, пока она не заметила человека, которого сразу же узнала.
Увы, этим человеком оказался не мистер Маккензи и не Рандольф. То был преподобный Рамзи, как представил его Рандольф, недавно указав на него на улице. Джорджетт невольно поежилась, внезапно заметив, что пастор неотрывно смотрит на них с Элси. Им только что принесли сандвичи с лососиной и кресс-салатом, и первым ее побуждением было взять еду с собой и убежать.
