— Ну что, детка, — спокойно спросил тогда Нерадов, — испугалась? Ничего, пройдет. Зато это было настоящее боевое крещение.
Она отвернулась, не желая видеть его, говорить с ним. Но его это ничуть не задело. Он спокойно вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь ванной комнаты.
Когда Илона, завернувшись в теплый махровый халат, вошла в кухню, Толян молча протянул ей полный стакан водки. Илона залпом выпила ее и села за стол. Нерадов поставил перед ней тарелку с кое-как нарезанной вареной колбасой, плавленым сыром и маринованными огурцами; все было свалено в одну кучу, и Илона невольно поморщилась. Она любила красивый стол. Красивый, как в красивом романе, как в кино, где показывают красивую жизнь… Толян намазал маслом толстый кусок батона и положил на край тарелки. Илона взяла огурчик, откусила маленький кусочек, лениво разжевала — ей совсем не хотелось есть. Толян налил ей еще стакан водки, и она его выпила так же молча. Но продолжала чувствовать себя трезвой, как никогда. И лишь после третьего стакана голова у нее слегка закружилась. Однако ей по-прежнему не хотелось говорить. А Толян и не настаивал. Он сам что-то говорил без передышки, но Илона не слышала его, уйдя в себя, она снова и снова видела, как отлетает от стены кусок штукатурки, целясь ей прямо в глаз… намереваясь ее убить…
Наконец Нерадов уложил ее в постель, заботливо укрыл одеялом, и Илона сразу заснула.
Проснулась она очень рано, еще не было восьми, но Толян уже куда-то ушел. Илона долго бессмысленно бродила по квартире — из комнаты в кухню, из кухни в комнату, и постепенно ее охватывал настоящий страх. Сначала Илона заметила, что у нее слегка дрожат руки. Чуть-чуть, едва заметно… Она попыталась сварить себе кофе, но уронила джезву и, оставив ее лежать на полу, села возле кухонного стола на табуретку, зажав ладони между коленями. Руки дрожали все сильнее и сильнее. Потом начали стучать зубы. Илону охватил озноб, она съежилась от холода, но никак не могла сдвинуться с места, не могла пойти в комнату и накинуть на себя что-нибудь теплое — шаль или шерстяную кофточку… Ей хотелось плакать, но глаза были сухими. Хотелось кричать, но горло и язык свело судорогой, и она не могла произнести ни звука. В пустой голове что-то громко звенело, беспрерывно, назойливо, как будто кто-то забыл выключить электронный будильник, и тот надрывался зазря, а батарейки все не садились и не садились… Илона с трудом отвела взгляд от валявшейся на полу джезвы и уставилась на часы с секундомером, висевшие над кухонной плитой. Она сама их повесила там — специально купила для того, чтобы следить за временем, когда готовит сложные блюда… Стрелка секундомера прыгала с деления на деление, нервно, безумно быстро, наверное, часы сломались, но почему-то Илона не слышала того характерного звука, который должна была издавать эта стрелка. Который теперь час? Илона смотрела на циферблат и не могла ничего понять. Который же час? Ей казалось очень важным выяснить это, но она никак не могла сосредоточиться настолько, чтобы понять, где находятся часовая и минутная стрелки, она видела только секундную, бешено и бесшумно прыгавшую по кругу…
А потом Илона закричала. Она кричала от навалившегося на нее страха, она выла и колотила себя по голове, кляня за глупость, за то, что связалась с Толяном. Ее могли убить! Убить! Ее могли убить! Илона медленно сползла с табурета на пол, уткнулась лицом в грязный линолеум и выла, выла, пока не потеряла голос, пока не лишилась сил. И тогда она поползла к холодильнику — поползла, собирая грязь с пола розовым махровым халатом, не в состоянии подняться даже на четвереньки. Ее могли убить, ритмично звучало в ее уме, ее могли убить… ее могли убить…
Добравшись до холодильника, Илона встала на колени, цепляясь за белые плоскости, дотянулась до ручки, открыла одну из дверок и достала вожделенную бутылку с водкой. «Как хорошо, что водка распечатана», — тупо подумала Илона, поднося бутылку к губам. Как хорошо, что она распечатана. Как хорошо… Она сделала несколько больших глотков. Мысли продолжали бежать по прежнему кругу. Ее могли убить!
Как хорошо, что бутылка распечатана… Ее могли убить! Как хорошо…
Илона поднялась наконец на ноги, крепко прижимая к себе емкость со спасительным напитком. И пошла в комнату, натыкаясь по дороге на все углы и шкафы. Нерадов ее подставил, она должна уничтожить эту сволочь. Она его убьет. Она его убьет. Она его…
Сев на пол возле комода, Илона потянула на себя нижний ящик. Там когда-то, давным-давно, лежал обрез. Пистолет и обрез. Она его убьет.
Но в ящике не было ни пистолета, ни обреза. Там оказался спрятан совсем другой предмет, большой и плоский, и Илона не сразу поняла, что это такое. Она долго всматривалась, почему-то боясь прикоснуться к странной зеленовато-серой вещи, а потом вдруг ей все стало ясно.
Бронежилет.
Эта сволочь была вчера в бронежилете! А она, Илона, очутилась под огнем, ничем не защищенная, в одной лишь старой, потертой шубе!
Илона залпом выпила остатки водки.
— Что ты там ищешь? — раздался за ее спиной голос Толяна.
Значит, он уже вернулся? Неважно. Пусть видит. Пусть знает. Кто он такой, вообще говоря?
— Где твой обрез? — спросила Илона заплетающимся языком.
— Какой обрез, детка? — Нерадов присел рядом с ней на корточки и удивленно заглянул ей в лицо.
— Тот, что лежал вот здесь, в нижнем ящике! — зло закричала Илона, и ей казалось, что она сейчас выглядит невероятно грозной и опасной. — Ты его спрятал, когда меня забрали, понимаю, но где он сейчас?
— Детка, тебе почудилось, — твердо сказал Толян. — Никакого обреза у меня никогда не было. Ты еще пушку придумай! Мортиру, базуку, на что еще твоего больного воображения хватит?
— Больное воображение? — озадаченно переспросила Илона, рассматривая пустую бутылку. — Больное вооб… Ты о чем это?
— О том, что ты отчаянная фантазерка, детка, вот о чем. Давай-ка я помогу тебе встать.
— Не прикасайся ко мне! — заорала Илона. — Не сметь, мерзавец! Ты хотел, чтобы меня убили! Ты напялил вот эту штуку. — Илона обвиняющим жестом указала на спрятанный бронежилет. — А я? Меня могли убить!
И тут же перед глазами Илоны вспыхнула пугающе-яркая картина: женщина в рыжей лисьей шубейке падает в грязную лужу, по краям которой лежит не растаявший еще серый снег… Лужа заполняется черной кровью… Ночь, тусклый свет фонаря… «Ночь, улица, фонарь, аптека». При чем тут аптека? А, ну да, «скорая помощь»… Илона запуталась в собственных мыслях и заплакала, заскулила, как голодный побитый щенок. Толян подхватил ее на руки и отнес на кровать. Уткнувшись лицом в подушку и продолжая скулить, Илона не видела, как рассматривает ее Нерадов: брезгливо скривив губы, чуть покачивая головой…
Илона сидела дома, смотрела кассету за кассетой, читала чарующие романы и старалась не думать о происшедшем. Ей необходимо было выбросить все из головы, она хотела просто жить, без тревог, без ненужных волнений и опасений. И постепенно страх отпустил, она снова углубилась в мечты, воображая себя то невинной ирландской пастушкой, то отчаянной итальянкой — искательницей приключений, а то и вовсе принцессой Дианой. Толян по-прежнему уходил каждое утро и возвращался вечером. Они больше не говорили о том ночном эпизоде, как будто его и не было вовсе. Одно только огорчало Илону: денег становилось все меньше и меньше. Ей приходилось, придя в универсам, очень крепко задумываться о том, что она может купить, а что — нет. И в конце концов она сказала Нерадову:
