Салли улыбалась. Вдруг ее озарило:
— Скажите… вам случайно не приходилось слышать о фирме «Полярная звезда»?
— «Полярная звезда»? Ну да, это в Барроу. Литейные заводы «Полярная звезда». Что-то, связанное с железными дорогами. Толком-то я не знаю. Там, кажется, тред-юнионы выступали против чего-то. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. А знаете, кто может знать про это? В Масуэлл-Хилл — это ведь, кажется, в Лондоне? — живет одна леди. Я запишу вам ее адрес. Она была моей учительницей в воскресной школе, пока не вышла замуж и не переехала сюда. Ее брат работал в фирме «Полярная звезда»… или, во всяком случае, в фирме, которую перекупила «Полярная звезда». Она сможет рассказать вам больше. Вот: миссис Седдон, Кромвел-гарденс, 27, Масуэлл-Хилл. Пожалуйста, передайте ей привет от меня, хорошо? Скажите, что я непременно навещу ее, как только получу место в колледже…
«Наконец! — думала Салли. — Теперь-то уж мне повезет».
— Если вам понадобится еще какой-то совет, дайте мне знать, — сказала она мисс Льюис на прощание. — Желаю вам успеха, верю, вы будете хорошей учительницей.
Закончив все дела, намеченные на этот день, она заперла свой офис и немного постояла на лестнице, решая, ехать ли ей в Масуэлл-Хилл прямо сейчас или написать миссис Седдон письмо. Она еще стояла на пороге, как появился Джим.
— Привет, Сэл! Хочешь развлечься? Ты уж не домой ли собралась?
— Ладно… О чем ты?
— Пошли в мюзик-холл. Макиннон в опасности, и мы с Фредом собираемся поглядеть, в чем там дело.
Был ранний вечер. Они пробирались сквозь толпу клерков в котелках, конторских мальчишек, торговцев газетами, подметальщиков; по пути Джим рассказал о записке Изабел. Они переждали у магазина, пока подметальщики освободят до-Рогу, перешли на другую сторону и в прозрачной Дымке и мягком свете она увидела вдруг того Джима, которого встретила впервые шесть лет назад — чумазого, в чернилах, конторского мальчика на побегушках, независимого и расторопного, как воробышек, — и радостно засмеялась.
— Развлечься, говоришь? — сказала она. — Черт возьми, еще как хочу, дружище! Ну-ка, веди!
Чака почувствовал ее настроение и помахал хвостом.
Она зашла домой, переоделась, и в половине восьмого все трое встретились в очереди перед мюзик-холлом «Ройял». Фредерик был в вечернем костюме с тростью в руке; к его крайнему изумлению, Салли поцеловала его.
— Ради этого стоило прийти, — сказал Фредерик. — Что там в программе, Джим?
Джим как раз изучал афишу на стенде у входа. Вернувшись на свое место в очереди, он спокойно сказал:
— Думаю, Макиннон назвал себя Великим Мефистофелем. Сомневаюсь, что он вошел в труппу венгерских велосипедисток мадам Тароцци или выступает как сеньор Амбросио Чавес, человек без костей…
— Любопытно, что это за женские велосипеды? — сказал Фредерик. — Партер или галерка? Думаю, нам следует быть как можно ближе к сцене, на случай, если понадобится вскочить туда. А вы как считаете?
— С галерки быстро не спустишься, — сказал Джим. — Надо пробраться вперед, насколько удастся. Тут только одно плохо: из первых рядов мы не сможем следить за публикой и засечь этого чертова Секвилла.
Двери распахнулись, и зрители хлынули в ярко освещенное фойе; колеблющиеся огни газовых светильников отражались на позолоте, красном дереве и стекле. Они заплатили по шиллингу и шестипенсовику каждый за кресла в конце первого ряда и, усевшись в пропитанном табачным дымом зрительном зале, стали наблюдать, как оркестр занимает свои места в оркестровой яме и настраивает инструменты. Джим время от времени вертел головой, рассматривая публику.
— Беда в том, — проворчал он, — что мы не знаем, кого ищем. В конце концов, навряд ли они повесили себе на шеи плакаты.
— А парни, которых ты видел, когда вытаскивал Макиннона из «Британии»? — спросил Фредерик.
— Понимаешь, здесь чертова прорва народу, Фред. А эти могут быть там, за кулисами, хотя почему-то я сомневаюсь. У них здесь должен быть свой человек возле двери на сцену. Думаю, они бросятся прямо к нему, если вообще собираются что-то сделать.
Салли, также поглядев вокруг, подняла глаза на ложи с противоположной стороны зала. Их было шесть, причем четыре оставались темными, но в одной из двух освещенных лож сидело трое муж чин, и один из них смотрел через театральный бинокль прямо на нее.
Он поймал ее взгляд, опустил бинокль, улыбнулся и слегка поклонился. Она заметила отблеск золотой оправы его очков.
— Мистер Уиндлсхэм, — пробормотала она не вольно и отвернулась.
— Кто он? — спросил Фредерик.
— Секретарь Беллмана. Во второй ложе от центра, и он видел меня. Что будем делать?
— Что ж, игра продолжается, это ясно, — сказал Фредерик и обернулся, чтобы посмотреть вверх. — Прятаться теперь нет смысла — он же видит, что мы вместе. Там еще один парень, Джим… нет, двое. Ты можешь сказать, кто они?
Джим тоже вытянул шею, но, приглядевшись, покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Они держатся сзади, в тени. Возможно, коротышка и есть тот парень, которого я видел в гримерной Макиннона, но все-таки я не поклялся бы, что это он. Чертовски не повезло. Я бы поднялся туда и запер их в ложе, как сделал в тот вечер, но они же увидят, куда я иду.
Фредерик по-приятельски помахал сидевшим в ложе рукой и повернулся к сцене. Оркестр был уже наготове.
— Они могут следить за нами, — сказал друзьям Фредерик, — зато мы можем оказаться на сцене быстрее. Если дело дойдет до потасовки, Джим, мы их задержим, а Салли займется Макинноном. Кастеты с тобой?
Джим кивнул.
— Дверь, что позади конферансье, ведет прямо за кулисы, — сказал он. — Они просчитались, выбрав ту ложу, чтобы поджидать его. В этом наше единственное преимущество.
— Если у них нет еще кое-кого за кулисами, — сказала Салли.
Больше разговаривать они не могли: грянул оркестр, зазвенели цимбалы, загремели медные тарелки — там, где они сидели, больше ничего не было слышно. Джим, крайний в ряду, чуть ли не ежесекундно поглядывал на ложу, а Фредерику ничего не оставалось, как наслаждаться представлением.
Появились венгерские велосипедистки мадам Тароцци и удалились; за ними последовали мисс Эллалина Бегуэл (сопрано), Молниеносный импровизатор (скетчи) и мистер Джексон Синнот (комические и патриотические песни); те трое по-прежнему оставались в своей ложе. В какой-то момент Салли поглядела вверх и увидела, что Уиндлсхэм все так же не сводит с нее глаз, увеличенных поблескивающими очками, со странным, снисходительным выражением; она ощутила себя неприятно обнаженной. Она резко отвернулась и постаралась не думать об этом.
Наконец конферансье объявил: «Великий Мефистофель»! Барабанная дробь, дирижер за роялем левой рукой берет громовый басовый аккорд, правой подает знак четырем скрипкам, и раздается таинственное тремоло; наконец включаются цимбалы, туш, занавес взвивается. Фредерик и Салли подались вперед.
