Я вспомнила, как рассказывала Лейле о том, что запрет возбуждает желание. Но, услышав рассказ старика о его приключениях, я почувствовала к этой мысли отвращение, как чувствуют его к драгоценной вещи, попавшей в дурные руки. Я научила бы мою газель тому, что удовольствие заключается не только в хитростях и тесноте. Я бы сказала ей, что прежде всего нужно любить, и решила озадачить старика:
— Как ты занимаешься любовью с этими молоденькими женщинами? В твоем возрасте лишаются секса, как глухие — ушей, однорукие — руки, а злые — сердца.
Он рассмеялся:
— Ты забываешь, что у меня еще есть рот, пальцы и ноги? Они также всегда любопытны и изысканны. Я не пренебрегаю и приспособлениями, и это устраивает моих молоденьких, как ты их называешь. Они считают, что пока нет проникновения — нет измены.
— Как будто неверность заключается только в том, чтобы дать проникнуть в себя другому члену. Тогда как достаточно малейшей тайной мысли, легчайшего стука сердца, чтобы женщина совершила предательство, и ее сердце вместе с ней. О, мужчины! Они не способны соображать, когда речь идет о том, чтобы понять женщину!
Возвращаясь от старика, я подумала о Лейле. Она конечно же сидит напротив поэта. Я представляла, как блестят глаза Амира, а его рука прилежно пишет на бумаге. И я заключила: бесполезно ждать, что этот юноша даст моей подопечной уроки плоти, он может отпечатать только стихи в ее сознании. Она восхищается его пером, а не копьем. Это только затруднит мою задачу и отложит ее решение на неопределенное время. Что дальше? Нам нужно было уходить, пусть и с закрытым влагалищем.
В тот же вечер я заявила Лейле, что искать Зобиду бесполезно и нужно покинуть караван. Я утверждала, что она решила поселиться на острове Сур, в нескольких милях от Сабии, где создавала преграды между бедрами девушек, чьи родители опасались за их честь с тех пор, как рядом встали лагерем чужеземцы с голубыми глазами. «Двойное, двойное закрытие», — настаивали отцы, пока матери стонали: «Эти иностранцы — настоящие соблазнители. У них надоедливая манера идти за женщинами и целовать им кончики пальцев просто так». Я настаивала на том, что на услуги Зобиды там был большой спрос и вторжение неверных требовало закрывать влагалища, пока страну полностью не осквернили.
Лейла оборвала меня с иронией, которую обычно использовала я по отношению к ней:
— Возможно, что иностранец из Ранжера тоже будет на Суре.
Если я восхищалась ее былой проницательностью, то сокрушалась, что теперь она ослепла, относя это на счет ее зарождающейся любви к поэзии. Лейла не заметила, что иногда я отсутствовала безо всякой причины. Она не знала, что настоящий любовник отгоняет воспоминания о воображаемом. С наступлением сумерек, на дюнах, я отдавалась отцу Амира, деля с ним одну ночь на двоих. Это и была причина, по которой я не искала иностранца из Сабии.
Я продолжила, как будто не услышав ее замечания:
— Эти дураки с Сура считают, что, закрыв головы и ягодицы дочерей, они делают их неприкосновенными. Какая глупость. Они не знают, что сознание женщины не всегда связано с ее влагалищем — и голову теряют первой.
* * *
Я не думала, что выскажусь так грубо…
Бог свидетель, только через два часа, удаляясь от Сабии, я поняла свою ошибку. Я была в двух шагах от цели и допустила ошибку по невнимательности. Я только что оставила Зобиду позади.
Конечно, я предприняла это путешествие не для того, чтобы Лейла влюбилась в слова. Но мне пришлось признать, что от этого могло зависеть решение проблемы. Меня этому не учили. Я сама таяла перед предложениями и ухаживаниями мужчин, видела любовь в ладони, которая ласкает, груди, которая привлекает, взгляде, который намекает, и тишине, которая приглашает. Я не знала, что любовь может рождаться из поэзии. Я спрашивала себя, почему мужчина, который не тронул Лейлу и только читал ей стихи, так ее околдовал. Женщины так романтичны. Слова заменят им ласки и физическую любовь. Они способны находить наслаждение в переливах слогов. Старый торговец смог это узнать. И я держала в руках ключ нашего путешествия. Единственное, что могло расколдовать Лейлу.
Глядя на расстроенное лицо моей подопечной, слыша ее постоянные вздохи с момента нашего ухода из каравана, я догадалась — поэт! Конечно, она его любит. Нужно было вернуться в Сабию. И быстро.
— Назад, пока наши друзья не снялись с места.
Она не спросила почему, кинулась мне на шею, поцеловала в глаза и лоб, затем бросилась на дорогу, подпрыгивая, как прекраснейшая газель пустыни.
Вернувшись в караван, я придумала срочное дело, которое вело нас в Сабию, и отметила радость поэта. Нам дали другую палатку и сообщили, что племя снимется с места послезавтра.
Я уже знала, что мне делать, и пришла на базар Сабии с наступлением темноты. Торговец коврами поднял занавесь, произнеся несколько Фраз, предвещающих хороший день. Мое присутствие заинтриговало нескольких прохожих, рано вставших после дневного отдыха. Но никто из них не спросил, что я делала, болтая с мужчиной. Здесь, как и везде, эти тупые мужчины думали, что после тридцати женщина становится никем, асексуальным существом, у которого отобрали желание, как вытаскивают из кости костный мозг, и только солидный возраст позволяет ей говорить на равных с мужчиной. Вот еще!
Я приветствовала старика, который, казалось, был рад снова меня видеть. После нескольких фраз о жизни и ее перипетиях я попросила:
— Ты согласен помочь бедной вдове?
— Конечно, если это в моей власти.
— Моя дочь… о которой я тебе говорила…
— Ты же не думаешь об этом!
— Конечно нет, глупец. Довольствуйся своими девицами. Я хочу скорее выдать замуж свою дочь. По любви. Найди имама среди твоих друзей.
— Чего именно ты хочешь?
— Втайне благословить двух молодых людей провести вместе ночь.
— И ты называешь это любовью?
— Да, любовью, и неважно, сколько она длится.
— Они свободны?
Я колебалась, прежде чем ответить. Несмотря на прелюбодеяние, старый торговец мог принадлежать к тому виду верующих, которые умеют закрывать глаза на распущенность нравов, когда это их устраивает, но становятся придирчивыми, когда речь идет о чужой жизни. Если они грешат, выходя за рамки предписаний Корана, то стремятся сохранить спасительный якорь, четко соблюдая два или три ритуала и следуя нескольким наказам Пророка, чтобы сохранить шанс избежать ада. Тем не менее я решила сказать правду.
— Молодой человек свободен, а Лейла нет.
— Тогда убедись, что твой караванщик происходит не из рабов, ибо он может убежать после того, как законно провел ночь с дочерью из благородной семьи.
И он рассказал мне историю, которую узнал от весельчака из соседней страны.
Богатый торговец женился на молодой женщине, прекрасной, как луна, но упрямой, как ослица. Она поддразнивала его, но отказывала в близости. Однажды, разгневавшись, он произнес роковую фразу, которая, как меч, разрубает брачные узы. «Я развожусь, развожусь, развожусь с тобой», — повторил он три раза. Он тут же пожалел о своем решении и захотел вернуть жену. Но, как говорит пословица, войти в баню не так легко, как из нее выйти. Торговец навестил судью и спросил, так можно законно получить назад свою собственность. Тот ответил: «Ты знаешь обычай. Прежде чем вернуться к жене, нужно, чтобы она побывала под верующим, пусть только раз». «Я не хочу, чтобы мужчина трогал мою вещь», — задохнулся муж, представив другого мужчину, трогающего его покупку. «Речь идет об одной ночи. Это будет ночь, меньше или больше, неважно. Ты заткнешь глаза и уши, чтобы ничего не замечать. После все будет забыто», — убеждал его судья. «Да, но я ее люблю». «Этого недостаточно, чтобы нарушать предписания Бога, — ответил судья, подражая плаксивому тону торговца». «Я даю тебе совет, — добавил он, видя отчаяние собеседника. — Найди юношу низкого происхождения, заставь его формально взять в супруги твою жену и прикажи не трогать ее, за большое вознаграждение конечно. При всех он скажет, что был с ней, и твоя честь будет спасена».
