Пока мы шли к лестнице, Джулиан продолжал говорить слова сочувствия, предлагая свои услуги. У него есть капли. Доктор давал ему. Я должна их принять. И горячий кирпич в постель не помешает... Я едва слышала его. И как только он отправился за слугами, я помчалась к входной двери.
Благополучно обогнув дом, я бросилась со всех ног прочь от поместья. Понадобился почти час, чтобы покрыть расстояние между домом и старым аббатством. Земля была неровной, я дважды падала, в последний раз больно поранив руки. Пришлось сделать петлю, потому что аббатство было на юге, и я подходила к нему осторожно, прячась за камнями и деревьями.
Со времени, как я покинула дом, мною руководил голый инстинкт, как у животного, страх и отчаяние гнали меня вперед, тревога переполняла меня, и я старалась не думать, что предпримет Джулиан, когда обнаружит, что я исчезла. Наверняка он попытается разгадать мой план.
Я знала, что, даже если прекратить поиски Ады, которые, скорее всего, окажутся безрезультатными, я не добегу до Миддлхема засветло. Мне придется идти всю ночь, но это невозможно из-за мороза. Мой желудок был пуст, я забыла сегодня про обед, и с собой не было возможности ничего взять, даже если бы я подумала об этом заранее. И все же я решительно отмела прочь предательскую слабость. Я пойду так далеко, как смогу, может быть, наткнусь на чей-то коттедж, где найду укрытие и лошадей. Если нет, буду идти, пока не упаду. Гибель была предпочтительнее того, что ждало меня в поместье.
И поскольку время теперь не имело значения, я решила поискать сначала в руинах. Ведь они – как это раньше не пришло мне в голову! – идеальное укрытие. И уж, конечно, самым подходящим местом были бывшие кельи монахов.
Я притаилась за толстым стволом дерева, осторожно поглядывая оттуда на зловещие груды серых камней. Стояла такая тишина, что я слышала стук собственного сердца. Ни ветерка в морозном воздухе, птицы давно улетели на юг, насекомые, сверчки и маленькие зверьки спят в своих норках. Я говорила себе, что тишина мне на руку, я смогу услышать приближение врага. Но тишина пугала, из-за нее окружающий мир казался заколдованным силами зла, как будто опутавшими саму природу.
Я колебалась, боясь выступить из-за дерева на открытое место, отделявшее меня от... Чего? Я думала об Аде, видела, как она бьется в руках Фрэнсиса. Вольфсон всегда недооценивал ее, она никогда не была напуганным кроликом, она будет сражаться со своим врагом не на жизнь, а на смерть. Но ее девичья сила ничто по сравнению с мощью Фрэнсиса. Он человек взрывного темперамента, ее сопротивление приведет его в ярость, он может ее ударить или даже...
– Нет! – произнесла я громко, хотя вокруг не было ни души. Он этого не сделает. Он ее не тронет. Я обхватила руками голову, как будто пытаясь прогнать страшные видения.
Я уже хотела двинуться дальше, как вдруг услышала какой-то Громкий звук. Он заставил меня рухнуть на землю, припасть к ней и лежать без движения. Наконец я поняла, что это было, – всего лишь отдаленное ржание лошади. Сначала я подумала о Джулиане, потом о Вольфсоне, который мчится за мной в своем экипаже... Звук повторился... Кажется, мне знакомо это ржание. За руинами, за рядами деревьев, я увидела черное пятно, настолько черное, что оно блестело, как крыло ворона, в краснеющем отблеске заката. Я уронила голову на сжатые руки и вздохнула свободнее. Это не была лошадь Джулиана или гнедые Вольфсона – это был Адин любимый, с дурным нравом. Сатана, отправленный с отъездом Дэвида на дальние пастбища.
Потом я увидела дымок. Не удивительно, что я не заметила его раньше. Он был почти незаметен – светло-серый на бледном сереющем небе, больше движение воздуха, нежели очертания. На вид дымка пробудил меня к жизни. Здесь кто-то был. Огонь не разжигают, чтобы отогреть норы кроликов или согреть ледяные камни.
Пустой проем, ведущий к подвалам, был пугающе темен. Я увидела, что паутина, обычно закрывающая вход, исчезла. Это означало, что кто-то входил сюда. Кто? Интересно, пауки умирают зимой? Нелепая мысль, но она меня немного подбодрила, и я вступила в темноту без колебаний. Внутри все же проникал слабый свет, он проходил долгий путь, слабея постепенно – через толстые решетки на окнах, через пустые помещения, через полу открытые двери. Я постояла, пока глаза не привыкли к полумраку. Никого не было в коридоре справа от меня. Двери подвальных комнат выглядели точно такими же, как в последний раз. Теперь надо было просмотреть каждую келью, все до одной.
Я начала с левого коридора и прошла не более десяти футов, как наткнулась на густой слой паутины, ее мягкая масса окутала лицо. Раньше я бы закричала от испуга и отвращения, сейчас же просто машинально смела ее с лица, думая только о том, что эта паутина означает, – уже очень давно никто не проходил здесь. Теперь моей целью стал коридор с правой стороны. Первые несколько подвалов были пусты. Дверей или не было вовсе, или они болтались на полусгнивших петлях.
Пятая келья отличалась от остальных. Я сразу поняла, что нашла то, что искала. Дверь прочно сидела на месте, более того – была закрыта засовом и цепью, поблескивала свежим металлом, ее прочно запирали снаружи. Наверху, над дверью, было небольшое зарешеченное окошко. Я встала на цыпочки, пытаясь заглянуть внутрь.
В комнате было темно в этот предзакатный час. Маленькое единственное оконце пропускало солнечный луч, но он настолько терял свою силу, проходя через толстый слой грязи, паутины и толстые решетки, что умирал, не добравшись до углов тесного каменного подвала. Мое внимание приковал один угол, всматриваясь в него до рези в глазах, я увидела низкую кровать. На кровати кто-то лежал, накрытый с головой одеялом, очертания фигуры были бесформенны.
Мои руки тряслись, когда я отодвигала засов. Ада лежит здесь одна, больная, без сознания, может быть, умирающая... Я забыла, что Фрэнсис может находиться поблизости. Засов скользнул в сторону без усилий, я распахнула дверь и вошла. Издали невозможно было разглядеть, кто лежит, одеял было несколько, они накрывали лежавшего с головой, но на подушке я заметила прядь золотых волос. Я отогнула одеяла, дернула вниз... На кровати лежала не Ада. Это был Фрэнсис. Лицо покрыто коркой грязи и засохшей крови, длинные глубокие царапины на щеках и на лбу, как будто его проволокли лицом вниз по кустам ежевики. Искалеченная рука подвязана к телу грязными полосками материи. Щеки и подбородок в щетине, глаза закрыты, дыхание вырывалось неровными толчками.
Я охватила все с одного-единственного взгляда, но мой мозг отказывался верить. Я смотрела с отстраненным интересом на собственные руки – вот они отвели спутанные волосы с его лба и глаз, поправили одеяла, обернув их вокруг его плеч, потрогали щеки. Мое тело знало лучше, что нужно делать, но в это отказывалось верить мое упрямое сознание. Открытие потрясло меня и вытеснило все остальное из головы. Ады не было, как будто она не существовала совсем, даже злоба и угрозы Вольфсона отступили и были забыты. Я ни о чем больше не думала, только много позже мне пришло в голову, что я могла найти тогда другие объяснения состоянию Фрэнсиса. Царапины могли сделать ногти Ады. Если не было другого оружия, она защищалась голыми руками, а может быть, нашла железный прут и сломала ему руку – как это похоже на нее! А потом наложила повязки, перед тем как бежать на болота, куда угодно только не обратно в дом.
